Три метра над небом

 Стэп входит в дом, идет через гостиную и вдруг останавливается. Из-за стенки доносится какой-то шум, кто-то весело напевает. Он открывает дверь в кухню. Паоло стоит у плиты, хлопочет над кастрюлями.

 — Ну наконец-то, я уж думал, ты не придешь. Нас ждет великолепный ужин!

   Стэп садится за стол. Шутить Паоло не расположен, но настроение явно неплохое. Брат забыл о вчерашней ссоре.

  — Почему это ты дома? А как же Мануэла?

  — А Бог с ней. Я лучше уж с братом. Только давай договоримся так. Если вышло невкусно, очки не трогать, — вытаскивает Паоло из кармана пиджака новенькие очки. — Сколько заплатил, не скажу, а то ты опять будешь говорить, что я только о деньгах и думаю. Но под Рождество торговцы здорово наживаются, что да, то да.

   Паоло ставит на стол рядом со Стэпом огромную миску салата из руколы, тертого сыра и грибов.

 — Вуаля! Французская кухня!

   Стэп заметил, что на брате обычный светлый фартук. Другой, в цветочек, подаренный Баби, висит у мойки. Интересно, это он специально?

 — Ну, кроме шуток, почему ты не ужинаешь с Мануэлой?

 — У нас сегодня что, допрос? Рождество же, радоваться надо. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Там все плохо.

 — Сочувствую, — Стэп хватает щепотку сыра и отправляет в рот.

 — Спасибо. Только, пожалуйста, не съешь весь салат. Иди лучше на стол накрой. Скатерти в нижнем ящике.

   Стэп вытаскивает одну наугад.

 — Нет, лучше красную, Она не такая грязная. И потом, Рождество все-таки. Кстати, звонили мама и папа. Хотели тебя поздравить. Позвонишь им?

 — Я звонил, занято, — Стэп уходит в гостиную.

 — Так позвони сейчас.

   Стэп решает промолчать.

 — Ну, как хочешь, я тебя предупредил.

   Паоло обжигает палец, пробуя, готова ли паста. Он тоже решил не настаивать.

   Они сидят друг напротив друга. Рядом мигает огнями маленькая елочка. Телевизор включен, но звука нет, и ведущие шевелят губами под веселую музыку из музыкального центра.

 — Какая паста, Паоло! Очень вкусно.

 — Недосолена немного.

 — А по-моему, и так хорошо.

   На мгновение накатывают воспоминания. Баби всегда все досаливала. А он прикалывался над ней, потому что она клала соль во все блюда, даже не попробовав.

 — Ну попробуй, а вдруг оно уже и так пересолено?

 — Ты не понимаешь, мне нравится класть соль…

   Милая упрямица. Нет, он не понимает. Как это можно понять? Как это случилось? Почему ее больше нет? Почему она с другим? Перед глазами проезжает та машина. Он видит их, обнявшихся внутри.

   «Одно точно. Этот не сможет любить ее, как я, не сможет так обожать ее, не сумеет наслаждаться каждым ее движением, каждым изменением милого лица, лишь мне дозволено видеть, знать истинный вкус ее поцелуев, истинный цвет ее глаз. Никто другой не увидит того, что видел я. И тем более этого не увидит он. Он — настоящий, грубый, бесполезный, неотесанный». Таким Стэп рисует себе его — неспособным любить, вожделеющим только ее тела, неспособным разглядеть ее по-настоящему, понимать, уважать. «Ему не понравятся ее милые капризы. Он не станет любить ее маленькую ладошку, обгрызенные ногти, полноватые ножки, незаметную родинку. Во всяком случае, не так, как я. Хотя нет, может, и разглядит (как больно!), но никогда не полюбит. Не полюбит, как я». К глазам подступила влага. Паоло взволнованно смотрит на него:

 — Гадость, да? Не ешь, если не хочешь. Есть еще второе блюдо, оно вкуснее.

   Стэп поднимает лицо навстречу брату, качает головой, пытаясь улыбнуться:

 — Нет, правда, вкусно, честное слово.

 — Может, расскажешь мне?

 — Да нет. Там все плохо.

 — Хуже, чем у меня?

   Стэп кивает. Они улыбаются друг другу. Смотрят друг на друга как братья, в прямом смысле слова, впервые за долгое-долгое время. Неожиданно в дверь звонят. Длинная решительная трель прорезает воздух, неся с собой радость и надежду. Стэп мчится к двери открыть.

 — Привет, Стэп.

 — О, Паллина, привет, — пытается он скрыть свое разочарование. — Заходи, посиди с нами.

 — Нет, спасибо, я забежала тебя поздравить. Вот, это тебе, — она протягивает ему пакетик.

 — Можно, я прямо сейчас открою?

   Паллина кивает. Стэп крутит его в руках, ища, где открыть, быстро разворачивает. В деревянной рамке — самый чудесный подарок, о котором он мог мечтать. Он и Полло на мотоцикле в обнимку, короткие волосы, задранные ноги, смех по ветру. Внутри что-то сжалось.

 — Как красиво… Спасибо тебе.

 — Господи, как же мне плохо без него.

 — Мне тоже.

   Только тут он замечает, во что одета Паллина. Сколько раз он видел эту джинсовку на мотоцикле позади, сколько раз хлопал по плечу — дружески, сильно, радостно.

 — Стэп… можно тебя попросить?

 — Конечно, что ты хочешь?

 — Обними меня.

   Стэп робко подходит и прижимает ее к себе. Думает о том, как она любила его друга.

 — Обними меня покрепче… еще крепче… Как он. Он всегда говорил — так ты не сбежишь, останешься со мной навсегда, — Паллина прижимается щекой к его плечу. — А его больше нет… — плачет она. — Я вечно буду его помнить. Он обожал тебя. Говорил, что только ты его понимаешь, что вы так похожи…

   Стэп смотрит вдаль. Дверь расплывается. Он обнимает Паллину крепче, еще крепче.

 — Это неправда. Он был лучше меня.