Три метра над небом

 — Но можно же продиктовать кому-то, а уж он напишет, — запрокидывает голову Баби, улыбаясь ему в ответ.

 — Ну да, ну да… а почему ты ничего такого не пишешь, мне кажется, это как раз в твоем стиле.

   На колонне перед ними другая надпись: «У Кати жопа лучше всех в Европе». «Кроме одной» — дописано в скобочках. Стэп улыбается.

 — Эта надпись куда честнее. Потому что кроме одной — это кроме твоей.

 — Не люблю такие шутки.

 — Хорошо, я больше не буду, — пытается обнять ее Стэп. Баби уворачивается. — Не веришь? Честное слово.

 — Ладно… а если не сдержишь слово, я тебя побью!

39

 — Джервази!

   Баби поднимается. Джаччи пристально смотрит на нее и улыбается.

 — Идите, идите сюда.

   Баби выходит из-за парты. Да, ей не просто почудилось. По истории ее уже спрашивали. Джаччи имеет на нее зуб.

 — И дневник, дневник с собой прихватите.

   Эти слова поражают ее в самое сердце. Она почти теряет сознание. Класс завертелся. Баби смотрит на Паллину. Та тоже побледнела. Сжимая в руках ставший неожиданно тяжелым, почти неподъемным, дневник, Баби подходит к кафедре. Зачем Джаччи дневник? Нечистая совесть не подсказывает ей ничего. Вдруг — лучик надежды. Может, она хочет проверить, подписано ли замечание? Она хватается за эту соломинку, за безумную надежду. Кладет дневник на кафедру.

   Джаччи открывает его, сверля Баби глазами.

 — Вас вчера не было в школе, так?

   Последний проблеск надежды гаснет.

 — Так.

 — И почему же?

 — Я плохо себя чувствовала.

   Сейчас она чувствует себя отвратительно. Джаччи приближается к странице освобождений. Находит последнее — улику в деле.

 — А это подпись вашей матери, так?

   Джаччи подносит дневник к глазам. Баби смотрит на попытку подделки. Вдруг она кажется ей безумно фальшивой, невероятно жалкой и откровенно притворной. Жалобное «да» слетает с ее онемевших губ.

 — Странно. Я недавно говорила по телефону с вашей матерью — она вообще не знает о том, что вы отсутствовали. Не говоря уж о том, что она что-то подписывала. Она сейчас придет в школу. Надо сказать, она отнюдь не в восторге. Прощайтесь со школой, Джервази. Вас исключат. Поддельная подпись, если о ней сообщают куда следует, как я, — обойдется вам в отстранение от занятий. Жаль, Джервази, очень жаль — вы могли получить неплохие оценки на экзаменах. Теперь только на будущий год. Возьмите.

   Баби забирает дневник. Теперь он кажется неожиданно легким. Все вокруг становится другим — то, как она движется, как идет. Она как будто повисла в воздухе. Она ловит взгляды соучениц в повисшей тишине.

 — На этот раз — ошиблись вы!

   Дальше она помнит плохо. Какая-то комната с деревянными скамейками. Крики матери. Приходят Джаччи с директором. Ее выставляют за дверь. О чем-то долго спорят, пока она ждет в коридоре. Где-то в глубине коридора проходит монахиня. Они обмениваются хмурыми взглядами. Позже выходит ее мать. Тащит ее за руку к выходу. Она в ярости.

 — Мама, меня выгонят?

 — Нет, завтра утром пойдешь в школу. Есть выход, но сначала надо спросить у отца, согласен ли он.

   Что это за выход, если маме надо спросить согласия папы? После обеда до нее вдруг доходит. Дело в деньгах. Им придется заплатить. Прелесть частных школ в том, что все можно легко решить. Вопрос лишь в сумме.

   Даниела с телефоном в руках входит в комнату.

 — Держи, это тебя.

   Баби спала, измученная событиями.

 — Алло?

 — Привет, поедешь со мной? — Это Стэп. Баби садится на кровати. Теперь она окончательно проснулась.

 — Я бы с радостью, но не могу.

 — Ну перестань, махнем в «Парназо» или в «Пантеон». Я угощу тебя кофейным мороженым со сливками в «Золотой чашке». Ты пробовала? Это просто сказка.

 — Я наказана.

 — Что, опять? Еще не все?

 — Вообще все, но сегодня учительница поймала меня на фальшивой подписи, в общем, начался скандал… Она на меня зуб точит. Донесла директору. Меня хотели оставить на второй год. Но мама их всех построила.

 — Ну и мать у тебя! Тот еще норов. Всегда добивается, чего хочет.

 — Ну, не все так радужно. Ей придется заплатить.

 — И сколько?

 — Пять тысяч евро. Как бы в дар.

 — Вот блядь! Ни хрена себе благотворительность! — Стэп аж присвистнул. Повисает смущенное молчание. — Алло, Баби?

 — Я тут.

 — Я думал, разъединилось.

 — Нет, я думала об этой училке, о Джаччи. Боюсь, что скандал на этом не кончится. Я ее осудила перед классом, и она хочет, чтобы я за все заплатила!

 — Это кроме пяти тысяч евро?

 — Это-то мама отбашляет, понятно… это как бы подарок. А она отыграется на мне. Вот ведь жопа! У меня были такие хорошие оценки, что экзамены просто тьфу!

 — Так ты совсем не можешь приехать?

 — Ты шутишь? Позвонит мама, не найдет меня — та-акое начнется!

 — Хорошо, тогда я приеду к тебе. Баби смотрит на часы. Почти пять. Раффаэлла обычно возвращается куда позднее.

 — Хорошо, приезжай. Чаем напою.

 — А пива не найдется?

 — В пять часов?

 — Нет ничего лучше пива в пять часов, а английские обычаи я терпеть не могу, — и кладет трубку.

   Баби соскакивает с кровати, влезает в туфли.

 — Дани, я сбегаю за продуктами. Тебе ничего не надо?

 — Нет, не надо. Что, Стэп придет?

 — Ну, я побежала.