Три месяца, две недели и один день

— Но я… — Лив почти дотягивается до меня, какая-то будто злая или растерянная, или всё это одновременно, и тут в мой разум вторгается одно единственное предположение. Незваное, но, возможно, не лишённое смысла. Что она боится ощущений и эмоций, что, вероятно, ждёт лишь обезличенного секса, когда, как в прошлый раз, даже не будет видеть меня, но я так не хочу. Я хочу смотреть в её глаза. Любить её…

— Я знаю, — лишь киваю я, в то время как она, коснувшись моей груди близко к шее, как будто неосознанно опускается на меня и начинает медленное движение, не сводя взгляда с моего лица, а её взор затуманивается чем-то, что может быть слезами или их подобием. Бешеные удары моего сердца говорят о буре, что я уже едва сдерживаю, но потребность становится всё острее и сильнее, и, не совладав с нею, сжав нежную кожу на бёдрах, я быстро, но бережно переворачиваю Лив. Подтягиваю её тело к краю матраца, позволяя ей свесить ноги, и, опустившись на колени, мощным и глубоким, но ласковым и аккуратным толчком заявляю свои права и полностью овладеваю ею без всякого давления на живот, но, возможно, здесь всё точно наоборот. Если я принадлежу ей, но не она мне, а я только возвращаю то, что и так никогда не переставало быть её…

— Я не… смогу… Не смогу. Теперь это…

— Всё ты сможешь, — она вздрагивает, внезапно выглядящая беззащитной, застенчивой и скованной, когда я едва дотрагиваюсь до неё внизу, хотя и не думаю, что, даже принимая во внимание новые обстоятельства, это всё-таки понадобится, но ей не нужно быть такой со мной. Не нужно. Что бы ни было, вместе мы создали нечто большее, чем каждый из нас по отдельности, и это что-то да значит. Даже если мы расстанемся, и она уйдёт… — Только расслабься, ладно?

Она чуть заметно кивает, помедлив, будто ей было необходимо набраться смелости, прикасается к моей левой руке, и наши пальцы переплетаются самым тесным и незабываемым образом, пока в момент наивысшего блаженства мы сливаемся в едином порыве, и впоследствии приходящая в голову первая за многие минуты мысль меня совсем не удивляет. Это всё многократно большая любовь, чем я помню или позволяю себе не забывать, и без всяких сомнений именно она и присутствует здесь и сейчас. Не банальный и тлетворный секс, когда можно было бы снова сослаться на ошибку и притвориться, что ничего не было, а просачивающаяся внутрь и въедающаяся в подкорку эмоция, однажды ощутив которую, ты уже никогда не будешь прежним. Но согласно всё тому же включившемуся разуму всё это преимущественно старая и почти похороненная история. Так что мне теперь сказать?

Глава двенадцатая

— Тебе не больно?

— Из-за чего? — физически мы по-прежнему соединены, но Лив больше не касается меня, этот момент безвозвратно ушёл, и она будто отдаляется в том смысле, что снова закрывается ментально и изнутри, а я и понятия не имею, как это исправить. Несколько мгновений назад мы были чем-то большим, я это чувствовал и мог поклясться, что и она тоже, но теперь ничего. Опять лишь сумрак, грусть и отторжение. Это когда-нибудь кончится?

— Что я внутри тебя. Из-за нас.

— Нет никаких «нас», Дерек.

— Мы есть.

— Из-за того, что пару раз переспали? Боже, да ты просто смешон. Не мы первые, не мы последние. Так что не мог бы ты уже? — я никак не желаю переставать это ощущать, нашу связь, её и доказательство того, как мы всегда идеально подходили друг другу, словно два кусочка мозаики, и знали, что конкретно нужно сделать, чтобы гарантированно доставить второму удовольствие, но морально и душой мы уже не вместе. Проблеска во тьме будто и не было, и, скорее всего, здесь и сейчас мне не преодолеть эту замкнутость и политику отрицания.

— Если ты этого хочешь.

— Да, хочу, — но в этих словах уже нет ни малейшей необходимости. Они абсолютно излишни, и Лив могла бы их и не говорить, но сейчас она снова практически Оливия. Ненужно холодная и надменная. Не моя. Заметила ли она вообще, что я отстранился даже прежде, чем они, отталкивающие и мучительные, сорвались с её уст? Но я это ещё я… Тот человек, который был счастлив каких-то пять минут тому назад. Пока что.

— Лив.

— У меня просто есть потребности, понимаешь? Только и всего, — скрывая свою наготу под набрасываемым на тело уже знакомым мне халатом, Оливия просовывает руки в рукава и запахивает его спереди исключительно удерживающим прикосновением к ткани с двух сторон. Её волосы, все, что ниже шеи, зажаты воротником и недоступны моему взгляду, и на самом деле она сама точно такая же. В поле моего зрения исключительно более не обнажённая спина и затылок с немного, но мило спутанными прядями, в то время как я могу лишь догадываться о состоянии глаз и выражении лица. Они влажные? Или сухие? А оно свидетельствует об усилиях, прикладываемых для вероятной лжи, и выдаёт весь надрыв момента? Или я наивно придумал себе всю гармонию, что казалась обоюдной и взаимной, и испытывал её лишь в одиночку? — Уверена, и у тебя тоже.

— Да, они есть и у меня, — к чему скрывать очевидное, — но я не могу с кем попало.