Три льва

— Нет, — покачал головой Кмитич, — Михал не пойдет. Говорили уже с ним на эту тему. И не раз. Да и на переправе коней не меняют. Хотя, если честно, то твои страхи я разделяю. Но нас спасает то, что мы команда. Как во время шторма на корабле, мы будем вместе и вместе выводить наш корабль из шторма. А насчет труса… Так ведь нет, Янка, людей абсолютно храбрых! Видел бы ты, как в бурю на галере я перепугался! Под лавку забился, не знал, что делать… Короче, все! Спокойной ночи, я пошел.

Кмитич резко встал, хлопнул Собесского по большому круглому плечу и вышел. А Собесский остался сидеть, недоуменно глядя на захлопнувшуюся дверь… Он в самом деле не знал, что делать. Не хотел, боялся идти в короли, словно коронация намечена уже на следующей неделе… И ведь чувствовал — придется…

ГЛАВА 25 Поход на Хотин

Литвинский пехотинец, видимо, хлебнув теплой крамбамбули, громко запел хорошо поставленным, возможно, даже в церковном хоре, голосом:

Помнiм добра, што рабiлi,
Як нас дзерлі, як нас бiлi.
Дакуль будзем так маўчацi?
Годзе нам сядзець у хацi
Здрада есць ужо ў сенаце,
А мы будзем гнiць у хаце?

И тут песню подхватило сразу несколько десятков дружных голосов:

Возьмем стрэльбы ды янчаркi,
Пачнем гордыя гнуць каркi!..

Колонна солдат с мушкетами на плечах бодро вышагивала по пыльной дороге, ярко светило октябрьское солнце, а между длинных пик ехавших за пехотой гусар поблескивали в лучах бабьего лета серебряные нити паутинок, липко цепляясь за красно-белые прапора. Солнце наполняло желто-оранжевую листву теплыми красками, и настроение солдат было явно летним… Тут же что-то браво запели польские мушкетеры, но их песню почти сразу же заглушил дружный хор гусар-лютичей:

Заграй, заграй, хлопча малы,
I ў скрыпачцы i ў цымбалы,
Гдзе я пойду, мiлы Божэ?
Пайду ў сьвет, у бездарожэ,
У Ваўкалака абярнуся,
3 шчасцем на вас абзярнуся…

Гусары пана Кмитича мерно покачивались в седлах, в отличие от остальных, с волчьими, а не с леопардовыми шкурами на плечах. За это их в войске и называли лютичами. Но Кмитичу это нравилось. Такой наряд для своих гусар он выбрал в память о партизанском отряде Багрова, когда их с Еленой партизаны-люты громили захватчиков царя по всему Витебскому воеводству… Довольный бравым хором сотен голосов, Кмитич повернулся в сторону Яблоновского, сделав знак рукой, как бы говоря: «Ну, как?» Яблоновский кивнул, принимая вызов, и что-то крикнул своим гусарам. И тут хор в несколько тысяч голосов громко запел старый польский гимн «Богородица-Девица»:

Богородица дзьевица
Богем славьена Марийя…

Хор панцирных поляков и русин перекрыл песню литвин. Яблоновский, улыбаясь, кивнул Кмитичу, как бы говоря: «Ну, как, съели?»

— О! Яблоновский тебе уже улыбается! — засмеялся Михал. — Да ты и в самом деле волхв! Такой камень, как пан Яблоновский, растопить сумел! Прав был Хованский! Прав!

Но песню гусар дружно подхватили и литвины:

У твэго сына Господзина
Матко зволена Марийа!..

И уже нельзя было понять, где поют польско-русские гусары, а где литвины — песенная дуэль перетекла в единый дружный хор… Лица что русин, что литвин, что поляков сияли, все улыбались друг другу, приветствуя своих командиров и товарищей по оружию. Жмайтские пехотинцы пели что-то свое, свое пели венгры…

— Вот так и надо идти на войну! — крикнул Кмитич Михалу. — Вот с таким настроением города и берут…

Вторая часть похода выдалась, впрочем, не столь бодрой, как первая. И уж было явно не до песен. Как и следовало ожидать, другая половина октября в Подолье отметилась обильными дождями, то мелкими, то ливнями. Холмистая заросшая лесами местность затрудняла движение. Пошли первые стычки с казаками Дорошенко, но турецкие союзники быстро убедились, что нападать на армию Речи Посполитой себе дороже — что могла поделать легкая конница против регулярной крупной армии? Со стороны подольцев к Собесскому то и дело прибывали все новые добровольные хоругви, присоединялись партизаны, орудующие по местным дорогам против турецких отрядов и обозов… Тем не менее это новое подкрепление лишь усложняло продвижение армии по извилистым дорогам Подольской Руси.

— Вы были правы, — подъехал к Кмитичу Яблоновский, — нельзя сюда было тащить всю нашу армию! Правильно, что настояли на расчленении ее на две половины. Обычно со мной боятся спорить, — и гетман улыбнулся оршанскому князю куда дружелюбней, чем ранее.

— Пан Яблоновский, — спрашивал Кмитич, — а у вас нет в подразделениях нигде австрийцев? Ну, там, добровольцев либо нанятых специалистов по артиллерии?

— Нет, а что?