Три кварка 3 (1982-2012). Конфайнмент

Свою «благодарность» мне за неполный ноябрь «общество» оценило в размере двухсот тридцати четырех рублей четырнадцати копеек, включая сверхурочные, командировочные и аванс и исключая налоги. На руки я получил сто сорок девять рублей тринадцать копеек. Аванс составлял ровно восемьдесят пять целковых. Куда делась одна копейка, фиг знает. Наверное, трансглютировалась при пересчёте.

Предъявлять претензии я не стал. Несолидно. Всё-таки рабочий человек, а не побирушка из тех, которые «за копейку удавятся».

Деньги выдавали на «Рижской», в административном здании нашей дистанции.

Монументальная тётя Маша, главная нормировщица и по совместительству кассир ПЧ, сидела за небольшой загородкой и молча совала всем ведомость с циферками под роспись, а затем так же молча отсчитывала положенные купюры. На любую попытку «качать права» она просто указывала на приколотое к стене объявление: «По вопросам расчёта труда и зарплаты обращаться в отдел труда и зарплаты. Кассир справок не даёт».

Получив положенное, я без особой спешки отправился обратно на «Подмосковную», благо, рабочие «газенвагены» ходили туда-сюда каждые полчаса.

Четверо из бригады сегодня работали на приеме и осмотре составов, двое — дежурили в компрессорной, пятеро рихтовали пути между «Трикотажной» и «Тушинской». В табельной я обнаружил только Семёныча и Жору с Захаром. Все трое сгрудились возле стола и что-то рассматривали… кажется, газету «Гудок». Её можно было взять в штабе дистанции, они там всегда лежали, с десяток-другой экземпляров, бесплатно.

— Дюх! Ты какого в Свердловске был? — заметив меня, нарочито весело спросил бригадир.

— Второго, в четверг. А что?

— Ну, я же говорил вам, — повернулся Семёныч к путейцам.

Те в ответ лишь ухмыльнулись.

— Да что случилось-то? — непонимающе посмотрел я на бригадира.

— Начальник их главный преставился. Вот, думаем, не ты ли там пошустрил, — заржал Семёныч, кивнув на газету.

Я подошел ближе, взглянул…

Хренасе!

На первой странице газеты в траурную рамку был помещён знакомый донельзя портрет, а под ним привычный для таких случаев некролог:

«…С глубоким прискорбием сообщаем, что 2 декабря 1982 года в результате несчастного случая трагически погиб известный деятель Коммунистической партии и Советского государства, член ЦК КПСС, первый секретарь Свердловского обкома КПСС, депутат Верховного Совета СССР, кавалер Ордена Ленина, двух орденов Трудового Красного Знамени и ордена «Знак Почёта» Борис Николаевич Ельцин.

Перестало биться сердце пламенного коммуниста, известного деятеля Коммунистической партии и Советского государства, вся сознательная жизнь которого была отдана делу строительства коммунизма. Б.Н.Ельцин на всех участках работы проявлял творчество и инициативу в осуществлении политики партии. Его отличали беззаветная преданность великим идеалам коммунизма, огромная энергия и страстность в работе, партийная принципиальность и человечность, личное обаяние и скромность. Все это снискало ему признание, высокий авторитет в партии и народе…»

В прострации я находился примерно с минуту.

— Это что, правда?

Более дурацкого вопроса нельзя было и придумать.

— В газете написали, — пожал плечами Семёныч…

Среда. 8 декабря 1982 г.

Вчера утром на станции творилось странное оживление. Поодиночке и группами деповские и путейцы подходили к какому-то баку, выгруженному в понедельник вечером в тупичке, где хранился металлолом. Бак осматривали с разных сторон, пытались открыть, пробовали прочитать стёртые маркировки.

Каюсь, я тоже не удержался. Выбрался из мастерской и прогулялся туда же.

Внешне бак представлял собой стальную ёмкость почти кубической формы высотой метр двадцать или что-то около этого. Открыть его оказалось легко. Довольно широкая горловина запиралась по типу канистры — откидной крышкой с прокладкой.

Внутри плескалась какая-то жидкость серо-бурого цвета. Запах противный — эдакая смесь меркаптана и скипидара. Пожав плечами, я закрыл бак и вернулся назад в мастерскую.

Делегации в тупичок, однако, не прекращались. Я наблюдал за ними через окно.