Три кварка 3 (1982-2012). Конфайнмент

Частичная правда о западных ценностях в устах неумелых пропагандистов, когда по наивности, а когда и по злому умыслу, шаг за шагом всё больше и больше превращалась в «правду» об ущербности социализма, а потом и вообще — в оголтелую ложь о нашем «кошмарном» прошлом, в рассказы о сотнях миллионов замученных в «страшном ГУЛАГе» и брошенных под военный каток во времена Великой Отечественной, о том, что всё наше великое прошлое — это лишь грязь и кровь. И люди «внезапно» поверили в завернутые в красивые обложки фальшивки, потому что уже привыкли отмахиваться от недосказанности, спускаемой им с самых верхов.

Как можно с этим бороться? Да очень просто. Любые фальшивки уничтожаются правдой. Архивы, раскрытые для широкого круга исследователей. Реконструкция реальных событий, основанная на документах и фактах, а не на догмах и домыслах. Честные рассказы о трудностях, которые приходилось преодолевать, и жертвах, которые иногда оказывались напрасными. О великих победах и тяжёлых поражениях. О предателях и героях. О причинах и ходе многих старательно замалчиваемых событий нашей истории, объясненных с позиции здорового государственного прагматизма, а не идеологической конъюнктуры. Прямой диалог народа и власти. Восстановление правильного баланса между равенством и справедливостью, традицией и законом.

Если всё это соблюсти и не давать врагам повода уличить, а своим усомниться, тогда любые даже самые смелые и безумные планы покажутся не сложнее привычной работы изо дня в день, от месяца к месяцу и от вершины к вершине. Ложь, безусловно, может сбивать с пути, но правда всегда возвращает на него идущих и ищущих…

От разговора я отходил больше суток. Снова и снова прокручивал в голове состоявшуюся беседу, прикидывая, не сфальшивил ли, не перегнул ли где-нибудь палку? Да, я действительно плавал в вопросах экономики и политики, но, наверно, единственный из ныне живущих в Союзе знал, насколько разрушительными или, наоборот, созидательными могут быть информационные технологии будущего. Мало того, мне было отлично известно, что именно информация достаточно скоро станет главным товаром и главным мировым трендом. А тот, кто научится быстро отделять правду от лжи и разоблачать фальшивки, станет неуязвим для главного вражеского оружия. К счастью или несчастью, но это оказалось единственным, в чём я был абсолютно уверен и мог дать совет «Седому» и тем, кто за ним стоит. Со всем остальным они должны справиться сами, как раньше, без всяких там недоучек из будущего…

В более-менее нормальное состояние я пришёл только сегодня утром. Всё-таки сон имеет полезное свойство не только снимать усталость, но и помогает мозгу расположить и выстроить все проблемы в нужном порядке, по мере их важности и возможности решить быстро и правильно.

Приоритетную я начал решать ещё вчера днём. Попросил Шурика срочно и не жалея денег приобрести компактный кассетный магнитофон.

С этой задачей Синицын справился. Сегодня с утра он приехал в общагу и привёз «свежий» кассетник «Электроника-321». Вес меньше четырёх килограммов, габариты приемлемые — вполне помещается в спортивную сумку или портфель, и даже место свободное остаётся. На вопрос «Сколько отдал?» приятель только рукой махнул: «Пустяки. Не так уж и много. Японец в комиссионке стоил бы раза в четыре дороже».

Со спрятанным в сумку магнитофоном и несколькими тетрадками я отправился в институт. У первых курсов в субботу занятий не было, но легенда, что я, как и многие, предпочитаю готовиться к экзаменам и зачётам не в общежитии, а в институтских аудиториях и читалках, ни у кого вопросов не вызывала.

Сегодня «по плану» у меня был английский. Кафедра иностранных языков располагалась не в главном здании, а в так называемом «Новом корпусе», по соседству со стройплощадкой, где мы с Бурцевым и Синицыным работали в сентябре вместо «картошки». Незаметно попасть туда оказалось несложно. Сразу десяток окон первого этажа выходили прямо на стройку, и половина из них загораживалась штабелями железобетонных плит.

Около получаса я честно просидел в одной из открытых аудиторий, а затем столь же честно решил сбегать в санузел. Окно в санузле смотрело прямо на плиты.

Моё появление в прорабском вагончике неожиданностью не стало.

— О, Дюха! Здоро́во! А мы тут как раз тебя вспоминали.

Петрович с Иванычем оторвались от чертежей (или от чего-то, прикрытого чертежами) и одновременно кивнули мне: мол, заходи, раз пришёл.

— Ну, что? Выгнали из института? Решил на работу устроиться? — сразу же взял быка за рога Барабаш.

— Выгнали? С чего бы? — удивился я.

— Да, шучу я, шучу, — заржал дядя Коля. — Ты пришёл… — тут он внезапно прищурился. — А хочешь, я угадаю, зачем ты на самом деле пришёл?

— Ну… давайте, — пожал я плечами, присаживаясь.

Выражение лица у Иваныча стало хитрющим-хитрющим.