Три истории о любви и химии

Идем к Злобной Сучке, а там уже Соло, а также парочка приятелей по имени Монтс и Джаско. Соло начинает говорить со мной, а я ни хрена не понимаю. Будто он медленно выдавливает слова по слогам через свой длинный нос. Сучка пошла на кухню чайник поставить и дудок принести, а Монтс встал за спиной Соло с ядовитой ухмылкой и начал языком в щеке ворочать, будто хуй сосет. Они с Джаско ну вылитая пара стервятников, кружащих над большим раненым зверем. Мне стало от этого грустно и жалко Соло. Все это напомнило мне сцену из фильма о Мухаммеде Али, который я смотрел по телику, где он теряет свою живучесть, разбитый Паркинсоном, возможно полученным в результате одного из боев. Злобная Сучка, когда вошла, была похожа на Дона Кинга, у которого страсть к манипуляции проглядывает даже в улыбке неподдельной радости[22].

– Ну, так ты отвезешь за меня товар Абдабу? – спрашивает она.

– Отвезу, отвезу, – отвечаю я.

Абдаб – мой старый дружок в Ньюкасле. Сучка снабжала его товаром, а я возил. Мне не светило, конечно, туда только за этим ехать. И я согласился лишь потому, что хотелось повидаться с Абдабом и его дружками-джорди да сходить куда-нибудь проветриться. Ньюкасл мне всегда нравился. Джорди – те же шотландцы, которые только не могут, бедолаги, на англичан бочку катить, что те им всю малину испортили.

Джаско начинает надо мной прикалываться. Обычно он – ничего мужик, но в последнее время что-то наглеет. Слишком много наркоты, по-видимому.

– Слышь, Ллойд, если у меня башка заболит, то я могу твой парацетамол схавать.

– Чего? – спрашиваю.

– А когда живот прихватит, то и бикарбон сойдет. Что-то я торможу сегодня – никак не просечь, в чем тут фишка.

– Да ладно тебе, оставь парня, Джаско, – говорит Монтс.

– Да нет, ты послушай, – продолжает Джаско, – штука в том, что у меня тогда ни башка, ни живот не болели. Нет и нет. А хотелось мне одного – срубиться на экстази. Так чего же этот парень мне сдал парацетамол и бикарбон? – показывает он на меня.

– Отвали, Джаско, – говорю я, защищаясь, – то, конечно, были не лучшие таблетки, согласен, я тебе же так сразу и сказал, но не такое уж дерьмо.

Я не очень-то напирал, потому что Джаско был в таком настроении, когда непонятно, то ли он на полном серьезе, то ли в шутку себя накручивает.

– Только вот мне от них ни хера не было, – простонал он.

– Да ладно, в них МДМА сто двадцать миллиграмм, мне парень говорил, – заявляет Сучка.

Хотя это, конечно, полная лажа. Хорошо, если там хоть пятьдесят миллиграмм было, в этих «птичках». Их надо было по паре сразу глотать, чтобы хоть какой-нибудь приход словить.

– Ага, конечно, – говорит Джаско.

– Да точно. Ринти их из Голландии привез, – настаивает на своем Сучка.

Слава богу, что она вступилась, хоть Джаско от меня отвлекла.

– Может, во сне он их и привез. Шотландские футбольные клубы больше в Европе проводят, чем те таблетки, что вы тут толкаете, – огрызнулся на нее Джаско.

Я знал, что этот разговор может длиться вечность, и быстро скурил свой косяк. Когда я вышел на улицу, вдруг увидел парня с девчонкой, идут в обнимочку, явно влюбленные, и уж точно без наркотиков. И тут мне подумалось: а когда я сам в последний раз вот так с девчонкой был, так, чтобы не на экстази? Да в прошлой, блин, жизни, вот когда. Пнул камень, лежащий на дороге, и тот попал – но не разбил – прямо в лобовое стекло припаркованной машины.

Часть вторая Всепоглощающий экстаз любви

13. Хизер

Сейчас он что-то скажет. Брайан Кейс. Что-то, что он произносит каждое утро. Он скажет что-то неприятное. Мистер Кейс. Что же мне делать? Буду улыбаться, как и всегда. Будто мне в рот ложку засунули. Улыбайся. Улыбайся, даже когда чувствуешь себя раздетой догола, выставленной напоказ для осмеяния. Нет. Я слишком болезненно это воспринимаю. Надо понимать, что все зависит от того, как ты это воспринимаешь. Надо научиться так не реагировать, не сжиматься от неприязни. Не делать этого. Сама виновата. Я должна контролировать свое восприятие.

– Как поживает свет моих очей? – обычный уже вопрос Кейса.

Я готова выдать свой традиционный ответ: все в порядке, но что-то ломается.

– А с чего вы решили, что я – свет ваших очей?

Черт. Что я несу? Так нельзя… а почему, собственно? Можно. Я могу говорить все, что захочу. И если он делает непонятные или неуместные замечания, я могу попросить его объясниться, рассказать мне, что, черт подери, он имеет в виду. Что стоит за этим его вопросом?

– Ну, я вижу тебя, и моя жизнь становится ярче.

Как бы я ни старалась, мне уже не остановить «плохую Хизер». Раньше она могла всего лишь думать. Сегодня вдруг заговорила. У меня шизофреническое раздвоение личности, и плохая Хизер вырывается наружу…

– Странно, правда, то есть это неравновесие. Вот я вижу вас каждый день, но это абсолютно никак не отражается на моей жизни.

Важный момент – когда то, что я не могла сказать, становится тем, что мне нельзя говорить. Мой бунт перемещается из головы в большой открытый мир. Да! Нет! Да! Черт.