Три истории о любви и химии

Коктейль бесится в моем теле как не знаю что. Щас взорвется…

– На здоровье. Да, слышь, если б я и голосовал за какого-нибудь кекса, чего я, кстати, не делаю, я б голосовал за Эс-эн-пи…[21] не-е, не стал бы, щас тебе скажу, за кого я б голосовал, если бы голосовал, – помнишь того парня, что в тюрягу попал за то, что не платил подушный налог?

Блин, что-то с коктейлем этим не того. Мне нужно что-то с клубникой, Клубничный, Клубничный Дайкири.

– Как парня-то звали?

– Клубничный Дайкири.

– Не-е… того, что в тюрягу засадили за то, что не платил налог. Воинственного парня. Мне нужна клубника…

– Клубничный Дайкири, друг… мне сейчас нужен.

– А-а, Клубничный Дайкири… конечно. Но сначала допей этот Айс-Ти, а! А я, пожалуй, сейчас пивка выпью, «Сан-Мигель», не-е, слишком крепок, может, просто «Сол».

– А «Бекса» нет, дружище?

– Не-е, только «Сол».

Красный Песчаник встает со своего места напротив сделать нам выпить, а у меня перед глазами просто как вулкан взрывается, и, вот, блин, крыша проваливается… нет, ха ха ха наебал, наебал сам себя, но вот окно точно исчезло, это уж как пить дать.

– Прости, старик, но клубники-то нет. Пускай будет Лайм-Дайкири.

Что? Нет клубники, твою… что за, блин, фигня, приятель… нет клубники, твою, говорит мне мужик, а я ему:

– Путем, все путем. И, э-э, спасибо, что приютил.

– Ла-адно уж, мне тебя как-то жалко стало, что ты все марки свои заглотил. Как себя чувствуешь?

– Все путем.

– Вот видишь, я и говорю, пытаюсь выжить, только и всего. Но эти парни, они просто мусор. На клубы у них деньги есть, а у таких же, как они, воруют. Это же совсем не по-людски, твою мать.

– Не-а, парень, ты не прав, я целиком за парней… они-то знают, что игра идет не по правилам. Они-то знают, что в правительстве засилье скучных, тупых ублюдков, которые хрена с два таким, как мы, дадут, и они считают, что все такие же бедные, как они сами. А когда они видят, что кто-то побогаче, хоть они и лоб себе расшибут, то это им очень не нравится. Но ребятки не понимают, что деньжата на клубы да на наркотики – не роскошь, черт дери. Это деньги на самое необходимое.

– Да как ты можешь говорить такое?

– Мы же, блин, общественные, социальные животные, и нам абсолютно необходимо где-то собираться и хорошо проводить время. Это одна из основных потребностей живого человека. Основное, твою мать, право. А эти парни из правительства, потому что они подсажены на власть, они просто потеряли способность время хорошо проводить, и вот они хотят теперь, чтобы все остальные чувствовали вину, оставались навеки в своих коробочках и посвящали всю жизнь воспитанию следующего поколения корма для их фабрик, пушечного мяса или кротов на пособии для государства. И наши ребята, их долг как разумных, блин, существ – ходить по клубам и гулять с друзьями на вечеринах. Ну и конечно, время от времени им нужно есть, это тоже совершенно очевидно играет роль, но не так важно, как хорошо проводить время.

– Да не может быть, чтобы ты был за таких парней. Ерунда это все.

– Нет, я и в самом деле за парней. Целиком за – Ллойд, Ллойд из Лита, тот, что никогда не трахал своей сестры; целиком и полностью за Ричарда и Роберта из Глазго… славного города Глеска…

– Ты же вроде говорил, что их не знаешь? – Обиженное лицо Красного Песчаника вытягивается в мою сторону, окруженное какофонией лязгов и стуков и мигающего пульсирующего света…

– Я знаю их лишь как Ричарда и Роберта – вот и все, друг. Пару раз чесал языком с ребятами в чилаутах и тому подобное. И все на этом… слушай, мне полный п-ц. Я, может, сейчас умру. Мне надо либо голову куда-нибудь приложить, либо еще «Сол»…

И «Сол», и Дайкири, и Лонг-Айленд-Айс-Ти пусты, и я не помню, кто их все выпил, точно не я то есть…

Мужик отваливает накрыть на столы в ресторане. Я лезу через мойку, по каким-то грязным тарелкам и просто сползаю, как угорь, из открытого окна, падая на какие-то мешки, полные мусора, и скатываюсь в сухую сточную яму посреди забетонированного заднего дворика. Пытаюсь встать на ноги, но никак, и я ползу к зеленым воротам. Я знаю только, что должен идти, продолжать движение, и я порвал уже штаны и колено поцарапал и вижу свежую пульсирующую рану, похожую на разрезанную клубничину, и вот я уже на ногах, что странно: я ведь не помню, как вставал, и я иду по оживленной улице – может, по Грейт-Вестерн или по Байрез, или, может, по Дамбартон, и я не вижу, куда иду, должно быть, домой, но точно, блин, не туда, не на квартиру к Стиво.

Солнце встает над кварталами. Я сейчас прямо полечу в него.

Кричу, обращаясь к людям на улице, двум девчонкам. Я говорю им:

– Солнце, видите, я сейчас полечу прямо в него.

Они ничего не отвечают и даже не обращают внимания на то, как я взмываю ввысь из этого мира, его затасканных, банальных подлостей, и лечу прямо в этого огромного золотого ублюдка в небесах.

11. Хизер

Мне кажется, что меня привлекала в Хью его преданность делу. Будучи студентом, он обладал невероятной преданностью делу. Но это его качество изменилось, можно сказать, эволюционировало с годами. Как же менялась преданность Хью?