Три истории о любви и химии

– А по-моему, нам всем пора посмотреть в лицо реальности: социализм старого толка, как мы представляли его раньше, давно уже почил в бозе. Сейчас необходимо примирить людей с противоположными интересами, признавая их различия; взять самое лучшее из левых и правых идеологий.

– Тем не менее, боюсь, я все равно останусь с лейбористами…

– Да и я тоже, и всегда их поддерживал.

– Только ты, Хью, – новый лейборист, – вступаю я в спор.

Мама бросает на меня неодобрительный взгляд. Хью ошарашен:

– Как это?

– Да, ты – новый лейборист. Как Тони Блэр. Что одно и то же с консерваторами. Хотя Мейджор, возможно, был даже левее Блэра. А он – просто более ядовитая версия Майкла Портилло[19], и именно поэтому он пойдет гораздо дальше.

– По-моему, Хизер, все это не совсем так просто, – отвечает Хью.

– А по-моему, нет. Что лейбористы предлагают рабочему классу в случае своего возвращения? Ничегошеньки.

– Хизер… – утомленным голосом начинает Хью.

– Думаю, что все равно проголосую за лейбористов, – говорит отец.

– Сейчас что они, что тори – никакой разницы, – заявляю я им всем.

Хью смотрит на мать, слегка закатывая глаза, словно извиняясь за мое поведение. Мы молчаливо соглашаемся сменить тему, и отец подытоживает:

– А что, разве было бы лучше, если бы у нас было одно мнение на всех?

Остаток вечера проходит без приключений. В машине по дороге домой Хью оборачивается ко мне:

– Кто-то сегодня выступал с большевистской прямотой.

– Я всего лишь сказала, что думаю. Что, нужно из этого целую историю раздувать?

– Я лично никакой истории не раздувал. А вот ты – да. Зачем было вести себя так агрессивно?

– Я не вела себя агрессивно.

– Разве что чуточку, моя сладкая, – с улыбкой качает он головой. Сейчас Хью так похож на пай-мальчика, и я готова убить его за ужасную нежность, которая пробуждается во мне вопреки всему.

– Ну ты и телка, крошка, – произносит он голосом гангстера-американца, хватая меня за колено; внутри у меня все содрогается, и я рада, что вся нежность куда-то улетучилась.

8. Ллойд

Мы с Друзи в гетто Гамлилэнд. Мне кажется, это Кэррик-Ноу, но легко мог бы быть и Колинтон-Мейнс. В фургончике было премерзко, да еще это похмелье.

– Плинтуса поменять, Ллойд, только и всего. И еще – новые двери поставить. Управимся в полсекунды, – уговорил меня Друзи.

Про Друзи можно подумать, будто он всегда улыбается из-за своих смешливых глаз и кока-кольных очков. Он и в самом деле пышет счастьем, и позитив из него так и прет. Мы с Друзи работали вместе еще тыщу лет назад, в одной шарашке в Ливингстоне, собирая стенные панели, и с тех самых пор, как начал деньгу зашибать, он время от времени подкидывает мне халтурку по возможности, – все равно что ставить на чудо-лошадку две ЭЛЬ – О – И краткая и ДЭ.

В доме хозяин, некто мистер Муар, угощает нас чаем.

– Понадобится что, ребята, кричите – я в саду, – бодро говорит он нам.

Ну, мы разбираемся с комнатами одна за другой, все отлично, и мне уже становится получше, и я с удовольствием думаю о том, как мы с парнями повеселимся сегодня вечером. Наконец мы с Друзи оказываемся в комнате, похожей на спальню молоденькой девчонки. На одной стенке – плакат с кексом из Oasis, на другой – мужик из Primal Scream и еще один – с чуваком из Blur. Над кроватью висит тип из Take That, тот, что свалил из группы. Много кассет. Ставлю «Parklife», мне нравится заглавная песня, где слышно, как бормочет тот пацан, что играл в «Квадрофении». Фильм-то был потрясный.

Я блаженно подпеваю, отфигачивая очередной кусок плинтуса.

– Ого! Вот это да… приколись!

Это Друзи. Он дергает за ручки ящичков в девичьем комоде, пытаясь отыскать тот, что ему нужен. Ловкость охотника его не подвела – и вот он уже вытаскивает на свет божий пару крохотных трусиков и вынюхивает, будто сейчас прямо в ноздрю себе засунет.

– Жалко, что нет здесь какой-нибудь корзинки с грязным бельишком, – ржет он, но вдруг, охваченный новой идеей, он выбегает в прихожую и поднимает крышки стоящих там ящиков. Пусто. – Вот гады. Хотя у нас уже есть парочка уютненьких трусишек, а?

– Ебнуться можно, я уже по уши влюблен в нашу цыпу, – говорю я, растягивая нежную ткань поближе к свету, и пытаюсь мысленно нарисовать себе голографическую картинку тех прелестей, что должны бы были оказаться внутри. – Сколько лет малышке, как думаешь?

– Ну, навскидку бы дал не меньше четырнадцати, но и не старше шестнадцати, – ухмыляется этот Друзи.

– Просто суперклевая наикрутейшая птичка, – говорю я, разглядывая самую что ни на есть сексуальную коллекцию исподнего.

Вытаскиваю из кассетника Blur и ставлю Oasis – заводят они здорово, и хоть я не прикалываюсь к группам, мне больше клубные темы нравятся, но сейчас Oasis подойдет. Иду обратно плинтуса отковыривать, а Друзи, похоже, застрял с бельем не на шутку.