Три истории о любви и химии

– Риггси-то теперь, – фыркает Бал, – мистер чертов мир-да-любовь, а?

Мы все весело посмеиваемся над нашим миролюбивым дружком.

Лондон, 1961

Брюс Стёрджес, по своему обыкновению, был в зале заседаний за пятнадцать минут до начала собрания. Он еще раз прошелся по слайдам, проверяя резкость изображения, отбрасываемого проектором на экран, с каждого места в обитой деревом и пропахшей табачным дымом комнате. Удовлетворенный, Стёрджес отошел к окну и взглянул на строящийся напротив новый бизнес-центр. Казалось, что фундамент кладут уже целую вечность, но он знал, что после его укладки строение быстро поднимется к небу, меняя городской пейзаж по крайней мере на несколько поколений. Стёрджес завидовал архитекторам и проектировщикам. Вот кто мог создавать себе памятники при жизни.

Его размышления были прерваны появлением остальных участников. Первым вошел Майк Хортон, за ним жизнерадостный Барни Драйсдейл, с которым Брюс провел вчера бурный вечер, полный выпивки и тайных разговоров в пабе «Белая лошадь», за углом от Трафальгарской площади. В небольшом оживленном баре, основными клиентами которого были служащие из расположенного рядом южноафриканского посольства, они с Барни провели несколько часов, обсуждая это заседание. Сейчас Барни подмигнул ему и стал оживленно болтать с входящими сотрудниками, постепенно занимавшими кресла вокруг огромного стола из полированного дуба.

Как обычно, сэр Альфред Вудкок явился последним, хладнокровно усевшись во главе стола. В голове Брюса Стёрджеса пронеслась мысль, всегда приходившая к нему, когда сэр Альфред вот так садился на свое место: Я ХОЧУ СИДЕТЬ ТАМ, ГДЕ СЕЙЧАС СИДИШЬ ТЫ.

Тихий гул разговоров моментально стих, и громкий голос Барни, который еще продолжал говорить, прозвучал одиноко в наступившем молчании.

– Э-э… простите, сэр Альфред, – извинился он уверенным тоном.

Сэр Альфред нетерпеливо улыбнулся, но в этой улыбке сквозила утешительная доза покровительственного одобрения, которой, казалось, удостаивался лишь один Барни.

– Доброе утро, джентльмены… Мы собрались сегодня, в основном чтобы обсудить теназадрин – новый препарат, предлагаемый нам для массивного продвижения… или, скорей, Брюс сейчас нам расскажет, почему мы должны выбрать его для массивного продвижения. Брюс, – кивнул Стёрджесу сэр Альфред.

Стёрджес поднялся с места, ощущая свежий прилив сил. Уверенным жестом, словно отвечая на ледяную неприязнь в лице Майка Хортона, он нажал на кнопку проектора. Глупый Хортон, проталкивающий свою никому не нужную микстуру от стоматита. Да, теназадрин сметет всю эту мелочь. Брюс Стёрджес был уверен в своем продукте, но, что более важно, Брюс Стёрджес был уверен в самом Брюсе Стёрджесе.

– Благодарю вас, сэр Альфред. Джентльмены, я докажу вам сегодня, почему, если наша компания не выберет сегодня этот препарат, мы упустим возможность, которая может выпасть лишь раз или два за всю историю фармацевтики.

Именно это и сделал Брюс Стёрджес в своей презентации теназадрина. Хортон почувствовал, как первоначальная атмосфера недоверия, висящая в комнате, растаяла. Он видел одобрительные кивки, чувствовал, как растет общее признание. У него пересохло во рту, и ему вскоре страшно захотелось глотнуть своей хваленой микстуры от стоматита – продукта, который, как он только что понял, будет выпущен еще ох как не скоро.

На окраине

Ах ты, черт, жарко в этой долбаной лыжной маске – главный ее недостаток. Но и не думай даже… Дело-то пустяковое – как два пальца обоссать. Место мы изучили, все их привычки семейные назубок знали. Надо отдать Короче должное – вычисление он классно проводит. Да и к вашему сведению, с этими пригородными лохами работать – проблемы никакой. Все как один на полном автопилоте. И быть тому, бля, вечно, и это хорошо для дела, а раз для дела хорошо, то, как говорила когда-то старушка Мэгги, хорошо и для Британии, ну, в общем, что-то в этом духе.

Единственная пакость – дверь открыла баба. Я – в роли вырубалы, ну и вмазал ей прямо в варежку. Она брык – ебанулась назад с таким тяжелым стуком и типа лежит там в корчах, будто у нее приступ случился. Но ни звука, не вякает вроде. Ступаю через порог и закрываю дверь изнутри. Сучка валяется передо мной – и противно, и жалко как-то. И знаешь, такая злоба во мне на нее закипела, вот. Бал садится перед ней на корточки и приставляет перо ей к горлу. И вот она наконец собирает глаза в кучу и видит прямо перед собой этот нож, так у нее зенки чуть не повылазили. Тут она обеими руками давай за юбку хвататься – к ляжкам прижимает. Я от этой картины просто фигею, будто нам чего от нее надо, вот корова, извращенцев нашла, тоже мне.

Тут Бал начинает ворковать ей прямо в ушко тихим своим вест-индским говорком:

– Лежи-ка тиха – цила будишь. А шутки играть с нами вздумаишь – так твой белый задница завтра с лапшой скушаю, женсчина.

Бал – настоящий профи, в этом ему не откажешь. Он себе даже под маской глаза и губы затемнил. Тетка лишь пялится на него, зрачки – как блюдца, будто ее только что экстази накачали.

Тут появляется и муженек: