Три девицы под окном

Рита вытаращила глаза, а бабушка продолжала:

– Чтобы завтра же и духу твоего здесь не было! Собери-ка вещи, возьми самое необходимое, вот ведь – не зря солений и варений накрутили, повезёшь с собой. В общежитии сама будешь кушать и соседок угостишь.

– Ба, да у меня даже и денег-то на билет нет, – призналась Рита, боясь полностью отдаться всплеснувшейся в груди сумасшедшей и радостной надежде.

– Уж на билет-то я тебе наскребу, – пообещала бабушка. – Вон, пойду к Семёновне в семнадцатую, она мне давно за огурчики отдать обещала. У неё сын из этих, «новых русских»… у неё деньжата всегда водятся.

– Спасибо, бабуленька-роднуленька!!! – и Рита кинулась к ней на шею.

Сразу на входе в студенческое общежитие в нос ударял резкий запах древних старушек и старой мебели. Даже на последнем курсе четыре года спустя, когда, казалось бы, давно пора привыкнуть к этом неповторимому «аромату», Рита, забегая в общагу, на несколько секунд впадала в оторопь.

Впрочем, это было лишь одним из многочисленных неудобств. Удручающая бедность обшарпанной общежитской обстановки снилась ей затем ночами много лет, даже когда учёба осталась лишь далёким воспоминанием.

Комната, которую пришлось делить с тремя другими девушками, продувалась насквозь всеми ветрами. Сквозняки гуляли по коридорам, из оконных щелей вечно тянуло, сколько ты их ни заклеивай, а горячая вода подавалась, похоже, по принципу «как бог на душу положит». За любовь к хмурому и пасмурному Питеру приходилось платить постоянными простудами и воспалениями – казённые грубые одеяла самых мрачных расцветок совершенно не спасали от холода.

Общая душевая была отдельным испытанием. Рита никогда в жизни не чувствовала себя настолько униженной, как при водных процедурах в общаге. Мыться приходилось буквально у всех на глазах – между условными кабинками не было даже перегородок, не то что дверей. Справа и слева от тебя – чужие голые намыленные тела, а перед тобой, на скамеечке – очередь из других страждущих. Рита дико смущалась, съёживалась, поворачивалась лицом к стене и торопливо тёрла себя мочалкой, стараясь побыстрее разделаться с этим процессом, который походил больше на надругательство над женским достоинством, чем на мытьё. Толстухи с вокального отделения украдкой поджимали животы и расправляли грудные клетки, явно комплексуя на фоне худощавых, с торчащими рёбрами, фигурок танцовщиц, с их ровными спинками и балетной осанкой.

Завидная фигура была вызвана не столько постоянным недоеданием, сколько требованием педагогов держать себя в форме. Хотя и голодали тоже, чего уж скрывать…

Выживали, как могли. Скидывались со стипендии чуть ли не целым курсом и дружно ехали на оптовый рынок, где покупали на всех мешок самой дешёвой картошки – мелкой, как фасоль. Затем варили её в мундире (у кого хватило бы терпения чистить эту мелочь?) и дружно уплетали с солью и маринованными огурчиками. Бабушкины деликатесы прославились на всю общагу: и огурцы с помидорами в сладковато-солёном рассоле, и острые баклажаны, и рыже-золотистая кабачковая икра, и нежнейшее, сладчайшее, как мёд, варенье… Про компоты, это нектар богов, не стоит даже и упоминать! Каждый норовил напроситься к девушкам в комнату на ужин – все знали, что за трапезой на стол непременно будет выставлена очередная драгоценная банка…

Рита не могла часто ездить домой, но бабушка передавала ей сумки с через знакомую проводницу, и девушка затем пёрла их с вокзала, обливаясь потом и то и дело останавливаясь, чтобы перевести дух и дать хоть немного отдыха рукам, оттянутым тяжеленным стеклянным грузом.

– Эх… сюда бы сливочного маслица кусочек… или хотя бы маргарина, – мечтательно вздыхала Ритина верная подружка студенческих лет, Ниночка Малютина, уплетая исходящую паром картошку и закусывая хрустящей и сочной квашеной капусткой – разумеется, тоже продуктом бабушкиного производства.

– Хочешь нажрать жопу, как у Женуарии? – невозмутимо интересовался кто-нибудь из соседок, и все принимались дружно хохотать.

Напольные весы стояли практически в каждой комнате: студентки очень переживали перед еженедельными контрольными взвешиваниями в институте и худо-бедно старались контролировать массу тела самостоятельно.

«Стипухи», конечно, не хватало практически ни на что, кроме самых необходимых и простых продуктов питания. Но всё-таки Рита старалась учиться как можно лучше, чтобы получать повышенную стипендию. Она не могла позволить себе роскоши расслабиться и скатиться на четвёрки, не говоря уж о трояках.

На своё восемнадцатилетие Рита решила шикануть и отпраздновать в кафе, а не устраивать застолье в общаге, как это было принято у них. Настолько ей обрыдли эти стены и эта кричащая нищета, что она готова была спустить за один вечер все свои накопления за полгода.