Они пошли на кухню. В большую пластиковую сумку на "молнии", принадлежавшую Зыкову, уложили одна в одну три разнокалиберные кастрюли и салатницу, принадлежавшие ему же, для закусок. И Зыков отправился в ресторан Московского вокзала. Как советовал Митя, он поймал "левого", попросил его обождать чуть в стороне, на Лиговке, и минут через сорок вернулся домой, нагруженный съестным и спиртным, как дальний запасливый дачник.
Гости, пока Зыков ездил, умылись и сидели, скинув костюмы, в одних трусах и майках. Взглянув на старшего, которого Шальнев звал Сашей, Зыков немножко испугался, хотя и не подал вида: руки и грудь его, там, где не закрывала майка, были синие, как баклажаны. Но тут же догадался, что это наколки, и успокоился. Митя встретил его появление громкими аплодисментами.
- На чем есть-пить станете? - ворчливо спросил Зыков, расстегивая сумку. Он намекал на то, что у Шальнева-то обеденного стола не имелось.
Митя приподнял крышки кастрюлек, потянул носом и зажмурился.
- Такую закусь можно и на полу.
- Что мы - арестанты, что ли? - продолжал ворчать Зыков.
При этих словах гости, молодой и старый, быстро переглянулись и старший сказал:
- Может, на кухне?
Шальнев замахал на него руками.
- Ну зачем же, Саша? Сейчас придумаем что-нибудь.
- А чего тут думать, - сказал Зыков и кивнул Мите: - Давай-ка мой раздвижной притащим. - И, подумав, прибавил: - А может, проще ко мне?
- Нет-нет, - с непривычной для Зыкова решительностью запротестовал Шальнев. - Будем здесь.
У себя в комнате Зыков хотел отдать Мите остаток денег, их было сотни полторы, но Митя сжал его ладонь в кулак вместе с бумажками и сказал небрежно:
- Еще сочтемся. Только начинается, а мы с Сашком народ измученный, до звездочек злые.
- Ты про коньяк? - пряча деньги в карман, уточнил Зыков.
- Про него, проклятый.
И они еще до застолья сделались если не друзьями, то понимающими друг друга людьми: Зыков признавал такую вольность с деньгами баловством, но людей вроде Мити, которые их не считают, очень уважал.
А потом была душевная пьянка, ради которой Зыков не пожалел даже своей льняной скатерти цвета малосольной семги, точно такой же семги, какая лежала на одной из тарелок.
Они с самого начала разделились: Шальнев с Сашей сидели рядышком по одну сторону стола, Митя с Зыковым - по другую. Саша и Митя пили из стаканов, Зыков и Шальнев - из хрустальных рюмок. Так что в некотором роде получалось крест-накрест. Но разговор был тоже парный: Шальнев с Сашей говорили тихо, из губ в ухо, а Зыков с Митей вели громкую и веселую беседу.
После третьего или четвертого захода Зыков сказал Мите:
- Колбаски не хошь? У меня хорошая есть, венгерская, салями называется. В ресторане такой нет. Митя братски обнял его за плечи.
- Костя, друг, самая хорошая колбаса - это чулок с деньгами...
Тут старый Саша перебил их беседу, обратясь к Мите, как показалось еще не пьяному Зыкову, с подначкой:
- Сдачу не брал?
- Ты что! - обиженно откликнулся Митя.
- Ша.
Зыков сообразил, что его почтение к Мите выходит вроде бы и не по адресу.
Шальнев и Саша кончили шептаться. Игорь Андреевич, еще не очень захмелевший, громко спросил:
- Слушай, что это за история с журналом "Вокруг света"?
Саша не враз сообразил, о чем речь.
- Какой журнал?
Шальнев погрозил Саше пальцем и в этот момент показался Зыкову мальчишкой.
- Брось, Сашка! Думаешь, я не понял? Тот парень подписать его просил. Письмо еще на Красную улицу пришло, а я уже сюда перебрался. Оля парню ответила, мои координаты дала, а я как раз к ней погостить приехал, читал письмо, но не помню, взял его или не взял... На "Вокруг света" трудно подписаться, но мне устроили...
Саша смотрел на Шальнева нежно, и это удивило Зыкова, потому что такое лицо, как у Саши, по его разумению, могло выражать что угодно, только не ласковость и нежность.
- Ну и что? - подбодрил Саша умолкнувшего Шальнева.
- А вот что: письмо-то было послано из...
- Догадываюсь, - перебил его Саша, покосившись на Зыкова. - И дальше что?
- И был там привет от "моего знакомого", - неумело изображая хитрость, продолжал Шальнев. - Полагаешь, мне трудно вычислить, кто такой этот знакомый?
Саша сказал:
- Ты старый штурман... Курс на Испанию, помнишь, проложил, все вычислил.
Шальнев расхохотался, а Зыкову слова Саши остались непонятны.
- А мальчик-то был? Или ты просто аукнуть хотел? - спросил Шальнев.
- Правда, попался там шкет, малолетка совсем, но с головой. Журнал получил - радовался. А я заодно адресок твой новый узнал. - Саша налил себе водки в стакан, а Шальневу коньяку в рюмку и спросил другим тоном, как бы опасаясь чего-то: - Ну а Оля что?
Они выпили и опять стали говорить друг другу на ухо.
Митя хлопал коньяк по полстакана и закусывал без передышки. Зыков за ним не поспевал, но тоже мимо рта не проносил. Ему было и вкусно, и, главное, интересно, потому как в строго мужских застольных компаниях бывал он разве что на работе во время обеденного перерыва.
Чем дальше, тем больше хмурился Саша, слушая Шальнева. А потом вдруг Шальнев заплакал и даже разрыдался.