Три билета до Эдвенчер

Существо было дюймов шести в длину, коротконогое и толстенькое, как котенок, одетое в густую шелковистую рыжеватую шубку, мягкую, как кротовый мех. Оно держалось на ветке, уцепившись за нее когтями странной формы и обвив вокруг нее свой длинный хвост. Стоило мне дотронуться до его спины, как оно мгновенно приняло необычную позу: выпустив ветку из передних лап, выпрямилось, удерживаясь только хвостом и задними лапами, а передние воздело в воздух, как перед прыжком с большой высоты в воду. В этой позе оно и застыло. Но стоило мне вновь дотронуться до него, как животное ожило: по-прежнему прочно удерживаясь на ветке, оно всем телом упало вперед, рубанув передними лапами воздух. Окажись моя рука на пути его могучих, под стать тигриным, когтей, у меня навечно остался бы шрам на запястье — и то считал бы, что дешево отделался. После этого муравьед снова выпрямился и застыл неподвижно, словно часовой, заступивший на пост. Воздевая к небу лапы, он словно взывал ко Всевышнему о помощи и защите — вот откуда пошло его местное название «Слава те Боже».

Это крохотное создание сулило столько чудесных открытий, что я почел наилучшим немедленно оставить все прочие дела и погрузиться в размышления над загадками зверька, между тем как Боб отправился на экскурсию по деревне в сопровождении вечно улыбающегося вождя. Я с полчаса пристально разглядывал муравьеда, а вокруг меня кружком стояли безмолвные индейцы, наблюдая за мною с серьезным, сочувствующим выражением, как бы вполне понимая и одобряя мой интерес к крохотному животному.

Первая загадка, которую мне хотелось разгадать, — приспособленность его лап к жизни на деревьях. Розовые подушечки его задних лап были вогнутыми, так что легко облегали ветку дерева, а все четыре пальца, почти одинаковой длины, плотно сжатые, заканчивались длинными когтями. Таким образом, когда животное хватало ветку задней лапой, вогнутая подушечка, пальцы и кривые когти обнимали ее почти полным кольцом, обеспечивая сильный и надежный захват. Весьма своеобразными были и передние лапы: кисть загибалась вверх от запястья, а оба когтя были загнуты вниз, к ладони. Эта пара длинных, тонких, но очень острых когтей могла вдавливаться в ладонь по тому же принципу, что и лезвия перочинного ножа. Лучшего хватательного органа и не придумаешь — а ведь он служит еще и отличным оружием защиты, — буду долго помнить, как он чуть было не пустил мне кровь! У него короткая розовая морда, которую я даже назвал бы не лишенной изящества, и маленькие заспанные глазки. Ушей почти не видно среди мягкой шерсти. Движения — кроме, конечно, моментов атаки — очень медлительны, а манера ползать по веткам, цепляясь за них когтями, делала его похожим скорее на ленивца-лилипута, нежели на муравьеда. Будучи исключительно ночным животным, он в дневное время, естественно, чувствовал себя не лучшим образом и желал больше всего на свете, чтобы его оставили в покое и дали поспать. Поэтому, высмотрев все, что пожелал, я поставил палку в угол, и зверек, по-прежнему цепко сжимая ее, тихо заснул, отнюдь не предприняв попыток удрать.

Как раз в этот момент вернулся Боб, явно весьма довольный собой. Он нес на плече палку, на конце которой болталась видавшая виды корзина.

— Ну как, налюбовался своим приобретением? — спросил он. — Гляди-ка, что я раздобыл, пока ты здесь пялился. Если бы я вовремя не подоспел, хозяйка скушала бы его за милую душу, — конечно, если я правильно понял ее намерения.

Редкостный экземпляр оказался молодым — всего каких-нибудь два фута длиной — электрическим угрем, который отчаянно извивался в корзине. Я был очень рад удаче моего друга, потому что это был единственный электрический угорь, которого нам пока удалось раздобыть. Похвалив Боба за старание, которое сослужило такую службу нашей коллекции, я собрал весь наш странный ассортимент покупок, и мы направились к каноэ. Там мы поблагодарили вождя за помощь, щедро одарили улыбками пришедших проводить нас сельчан, сели в каноэ и оттолкнулись от берега.

Я поместил всех животных на носу и сел рядом с ними. Боб и оба гребца сидели сзади. Дикобраз-пимпла позабавил нас тем, что мастерски исполнил кекуок вверх и вниз по черенку моего весла, а затем свернулся калачиком у меня в ногах и уснул. Что касается благочестивого муравьеда, то он так и застыл в своей богомольной позе, как всегда накрепко вцепившись в свою палку, которую я поставил на носу лодки на манер рострального украшения старинного корабля. Внизу под ним в своей корзине ерзал электрический угорь, не теряя надежды найти щелку и улизнуть.