Три билета до Эдвенчер

— Так это действительно пираньи? — спросил я Айвена, переведя дух.

— Не знаю, сэр, — ответил он, — но вряд ли стоило рисковать, если это действительно были они.

Полагаю, не лишним будет разъяснить, что пиранья — одна из самых отвратительных пресноводных рыб. Это плоская, мясистая, серебристая рыба, у которой нижняя челюсть выдается настолько, что рыба похожа в профиль на бульдога. Ее челюсти снабжены рядами самых жутких зубов, какие только можно встретить в мире ихтиофауны. Эти зубы имеют треугольную форму и, когда рыбина смыкает свои зловещие челюсти, прилегают друг к другу столь точно, словно зубья шестерен. Пираньи живут гигантскими полчищами в большинстве тропических южноамериканских рек и снискали себе дурную славу. Они чуют в воде кровь на огромных расстояниях, и малейшая капля ее собирает всех пираний в стаю, которая с невероятной скоростью устремляется к месту происшествия в предвкушении сытной трапезы. Однажды даже был проделан эксперимент: взяли только что убитую капибару — это такой южноамериканский грызун размером в крупную собаку, — опустили на веревке в реку, кишащую пираньями и включили секундомер. И что же? Жирная тушка капибары весом в 100 фунтов оказалась объеденной до костей за 55 секунд. При изучении скелета обнаружилось, что некоторые рыбы, силясь содрать мясо, прокусывали насквозь ребра. Для меня так и осталось тайной, точно ли пираньями были те рыбы, встречи с которыми мы избежали; но я думаю, что мы мудро поступили, что выбрались на берег — в стаю голодных пираний заплывают только один раз.

Айвен и Кордаи возобновили попытки докричаться до индейцев, а мы с Бобом вернулись на заброшенную ферму и принялись расхаживать голышом на солнечной поляне, обсыхая после рискованного заплыва. Из любопытства заглянув в доживающую свой век хижину, мы нашли там наполовину вросшую в землю длинную доску. А ведь всякий, кто когда-либо занимался ловлей животных, знает, что нелишне заглядывать под каждую доску, корягу или камень на своем пути — а вдруг под ними скрывается какое-нибудь редкое создание, которое ты иначе бы пропустил! Привычка переворачивать все, что попадалось на наем пути, дошла у нас едва ли не до автоматизма. Так и сей раз — едва увидев доску, мы с Бобом инстинктивно нагнулись и бесшабашно перевернули ее.

В открывшейся пахнущей сыростью ямке возлежала длинная и грозная на вид змея. Оказавшись в положении «двух голеньких свинок без шляп и ботинок» (точнее сказать, без всего, кроме шляп и ботинок, но это не меняет сути дела!), мы чувствовали, что преимущество за противником. Но змея по каким-то причинам этим не воспользовалась и продолжала неподвижно лежать, уставившись на нас. Мы замерли и, не сходя с места, принялись шепотом обсуждать план ее поимки.

— У меня в кармане брюк есть кусок веревки, — обнадеживающе сказал Боб.

— Прекрасно! Я сбегаю, одна нога здесь, другая — там.

А ты смотри не спускай с нее глаз!

Я отступил назад — сперва потихонечку, чтобы змея ничего не заподозрила, а потом рысью кинулся к вороху нашей одежды. Отыскав веревку, я завязал петлю, затем: срезал палку — вот и готово орудие, с коим я и помчался к Бобу. Змея не сдвинулась ни на дюйм и зашевелилась только тогда, когда почувствовала на своей шее петлю — она свернулась в тугой узел и яростно зашипела. Это была одна из тонких бурых древесных змей, которые весьма распространены в Гвиане и, как мы выяснили впоследствии, не относятся к числу самых ядовитых. Впрочем, это ни в коей мере не испортило нам удовольствия от ее поимки, и, опуская ее в холщовый мешок, мы чувствовали себя бесстрашными змееловами. Только мы пустились в дебаты, много ли преимуществ при встрече со змеей у одетого человека по сравнению с человеком в костюме Адама, как вдруг из-за деревьев выбежал запыхавшийся Айвен и сказал, что до индейцев удалось-таки докричаться и они выслали за нами каноэ.