— Раздевайтесь! — коротко сказал Сильвестров. Осмотр занял немного времени.
— С такой нервной системой, как у вас, — сказал профессор, — можно в космос отправлять. Решительно ничего не могу обнаружить. Может быть, легкое переутомление. Как вы спите?
— Сплю хорошо.
— Старайтесь побольше отдыхать. Кстати, как дела в лаборатории?
— Последний опыт проходит удачно. Нам удалось не только сохранить мозговую ткань в условиях искусственной питательной среды и газообмена, но и даже поддержать в какой–то степени ее жизнедеятельность. Части мозга, взятые у различных кошек, отлично приживляются друг к другу.
Сейчас у нас в искусственных условиях живет, если можно так выразиться, гигантский комок мозговой ткани, содержащий более восьмидесяти миллиардов нервных клеток.
— Ого! В восемь раз больше, чем насчитывает человеческий мозг! Почему же они не погибают, как в предыдущих опытах?
— Мы установили, что отсутствие раздражителей вызывает быструю гибель нервных клеток. В этом опыте клетки периодически подвергаются раздражению ультрафиолетовым облучением и электромагнитным полем высокой частоты.
— И как же они на это реагируют?
— Вначале никак не реагировали. Последнее время нам удается через вживленные контакты записывать на осциллографе колебания с частотой три герца и амплитудой восемьсот–девятьсот микровольт.
— Дельта–ритм?
— Совершенно верно! Вначале весь ансамбль давал один и тот же ритм. Потом различные участки начали проявлять отклонения в пределах полутора герц по частоте и триста–четыреста микровольт по амплитуде.
— И что же из этого следует, по–вашему?
Васильев замялся.
— Видите ли, Анатолий Александрович, мы имеем дело с совершенно необычным скоплением нервных клеток. Вы же знаете, что нейрон животного ничем не отличается от человеческого. Разница в мозге человека и животного скорее вызвана макроскопическими различиями, чем отличительными особенностями составляющих его элементов. Ведь мозг принадлежит к разряду случайно организующихся систем. Кто знает, на что способно такое колоссальное количество клеток, хотя трудно предположить, что в этом комке ткани идут какие–то мыслительные процессы.
— Тем более что она лишена всяких органов чувств, — добавил профессор.
— Это не совсем так. Она пользуется моими органами чувств.
— Что?!
Сильвестров привстал со стула.
— Вот посмотрите: здесь запись биотоков этой ткани после воздействия на нее вспышкой света. Никакой реакции нет. А вот запись, сделанная в моем присутствии: ясно видно изменение амплитуды и частоты после трех вспышек света. Контрольный опыт, проведенный при участии Марины, этого эффекта не дал. Ткань реагирует на свет только в моем присутствии.
Профессор тихонько свистнул, разглядывая осциллограммы.
— Постойте! А это что такое?
— Это моя энцефалограмма во время приступа.
— Но ведь здесь явно наложенный дельта–ритм!
— Совершенно верно. В обычном состоянии он у меня проявляется.
Некоторое время оба молчали.
— Почему вы сразу об этом не сказали? — спросил профессор.
— Все это так необычно. Я сам себе не верю. Приступы оцепенения наступают у меня только в непосредственной близости к аквариуму с тканью. С каждым днем ее воздействие на меня становится все более ощутимым.
Сильвестров внимательно рассматривал осциллограммы.
— Постараемся разобраться во всем последовательно, ~ прервал он наконец молчание. — Мы должны дать ответ на три вопроса. Во–первых, может ли мозговая ткань, взятая у различных кошек и сросшаяся в единый комплекс, в искусственной питательной среде, в присутствии окислителя и внешних физических раздражителей, проявлять признаки жизнедеятельности, характерные именно для нервных клеток? Я считаю, что может; в этом ничего удивительного нет. Удается же поддерживать в работоспособном состоянии изолированное от организма сердце со всеми свойственными ему мышечными сокращениями. Так?
Васильев кивнул.
— Второй вопрос: способна ли ткань в этих условиях на тот вид деятельности, который мы называем мыслительными процессами? На этот вопрос невозможно ответить, пока мы не уточним само понятие мыслительной деятельности. Конечно, существует разница в процессах, протекающих в мозгу человека, решающего математическую задачу, и лисы, преследующей зайчат. Однако если проанализировать биотоки их мозга в это время, то окажется, что в обоих случаях мы сталкиваемся с весьма сходными явлениями возбуждения и торможения различных участков мозга, дающими очень сложную картину наложенных друг на друга электрических импульсов.
— Но мозг живого существа, — возразил Васильев, — способен хранить информацию, пусть самую примитивную, но все же являющуюся основой сознательной деятельности, а здесь мы имеем дело просто с комком мозгового вещества.