Трэвис

Ее слова заставили мое сердце сжаться. И я задался вопросом, говорит ли она в целом… или о себе. Или, может быть, немного того и другого.

— Тебе причинили боль, — сказал я. Она рассказала мне немного, но ее слова заставили меня думать, что было гораздо больше.

Но она улыбнулась и махнула рукой, как бы отметая серьезность, которую она, очевидно, услышала в моем тоне.

— Конечно. Жизнь причиняет боль всем нам, как в большом, так и в малом смысле. Но что касается тебя, Трэвис, Арчер и Бри, очевидно, пригласили тебя в свою жизнь не просто так. Ты извинился, и твой брат простил тебя. И как бы ты не преуменьшал это, в тот день ты был героем. Гордись этим.

Я издаю смешок, лишенный юмора.

— Ты слишком высокого мнения обо мне. Ты не знаешь всех подробностей. Если бы ты знала…

Если бы ты знала, ты бы не сидела здесь, на этом крыльце, со мной, разговаривая мягко и по-доброму, потому что чувствуешь, что мне нужен друг.

Я вдруг понял, что хочу, чтобы эта женщина узнала меня. Но с осознанием этого пришел страх, потому что, если бы она действительно узнала меня, если бы она узнала все, что я говорил и делал, не как ребенок, не как подросток, а как взрослый, который должен был знать и делать лучше, она бы с отвращением отвернулась.

— Мы все совершаем ошибки, Трэвис, — сказала она. — Но мы должны заново создать себя. И если новая версия будет лучше, это значит, что мы чему-то научились и выросли.

— Так просто?

— Нет. — Она тихо рассмеялась. — Нет, не так просто. Но… но я думаю, оно того стоит.

Я посмотрел на нее.

— Ты говоришь так, как будто знаешь кое-что о том, как заново создать себя.

— Я знаю о попытках. И неудачах. И новых попытках. В основном, именно об этом и идет речь в этой поездке. Создать себя заново. Начать с чистого листа. — Она выглядела обеспокоенной, как будто сомневалась в вероятности того, что это произойдет.

Птица спикировала над водой и так же быстро взмыла вверх, мягко хлопая крыльями в неподвижном ночном воздухе, оставляя за собой водяные брызги. Когти птицы были пусты. Что бы она ни заметила под гладкой поверхностью воды, этому удалось ускользнуть.

— Откуда ты знаешь, что нужно изменить и за что держаться? — спросил я.

Есть ли во мне хорошие и ценные стороны или я отбросил все это и начал полностью с нуля? И если это так, то как, черт возьми, можно это сделать?

Особенно в маленьком городке, где истории стали легендой, а каждая похороненная тайна в конце концов всплывает на поверхность.

Если я захочу начать все сначала, мне, скорее всего, придется сменить имя и переехать в Сибирь.

Возможно, Хейвен пришла к подобному выводу. Только вместо того, чтобы поселиться в пустынной арктической тундре, она предпочла поселиться нигде… и везде.

Для тебя есть один из двух путей. Либо отказаться от всего. Либо потерять все.

Хейвен улыбнулась мне.

— Ну, это глубокий вопрос, и я не знаю, поняла ли я это до конца. Думаю, что ответ у каждого из нас свой. Может быть, это непрерывный процесс, понимаешь?

— Да, — сказал я. — Понимаю.

На мгновение мы оба замолчали, но это была комфортная тишина, нарушаемая только тихим плеском диких животных в озере, жужжанием насекомых и приглушенным смехом, который доносился до нас с другой стороны дома.

— Могу я задать тебе вопрос? — спросила Хейвен.

Поцелую ли я тебя снова? Возьму ли я тебя наверх, в свою кровать, и прикоснусь ли ртом к каждому сантиметру твоей кожи?

Мое тело задрожало, несмотря на слегка меланхоличный характер нашего разговора и настроение, в котором я был с тех пор, как поехал домой от мамы.

Арестую ли я Гейджа и запру ли его на всю жизнь? Выброшу ли ключ?

— Конечно.

Она наклонила голову.

— Почему ты проделываешь весь этот путь с другого берега озера, чтобы потренироваться в этом никчемном клубе?

— Никчемном клубе? В том, который тебя нанял?

Она нерешительно закатила глаза.

— Я временный сотрудник. — Она сделала паузу. — Просто кажется, что это долгий путь, когда ты живешь — по крайней мере, обычно — и работаешь в Пелионе. Разве у них там нет клубов или спортзалов?

Я пожал плечами.

— Да, но клуб в Каллиопе самый лучший.

Но это было не так. Мне казалось, что я лгу… ей… себе. Особенно после того, как я только что подумал о том, как жители Каллиопы часто произносили мою фамилию с презрением. Так почему же я проделываю тридцатиминутную поездку в эксклюзивный клуб, когда мог бы позаниматься в Пелионе? Почему я часто посещаю рестораны на другом берегу озера? Было ли это потому, что — как я сказал себе — я хотел чего-то своего? Чего-то, на чем не было отпечатков пальцев Арчера Хейла? Даже если меня не приветствовали и не обнимали на сто процентов?

Или это было что-то, чего я не признавал?

Поговорим о пересечении границ. Может быть, мне было легко с Хейвен, потому что у меня было много практики.