Третий уровень

Поднявшись к себе, я уложил саквояж, обвел комнату взглядом – пусть это смешно, но я понимал, что буду скучать по ней, – и вышел с саквояжем в одной руке и блокнотом в другой. На площадке я откинул обложку, решив просмотреть сделанные за день наброски. И только я повернулся, чтобы спуститься вниз, как с лесенки, ведущей на третий этаж, сбежала Джулия и чуть не столкнулась со мной; волосы она сейчас подняла и уложила на затылке.

– Ой, дайте посмотреть!..

Она протянула руку за блокнотом. Конечно, я мог бы как-нибудь отвертеться, но мне было любопытно, что она скажет, и я отдал ей свои эскизы. Сперва, еще на лестнице, она взглянула на зарисовки ферм возле «Дакоты» – вернее, это были даже не зарисовки, а как бы тезисы для последующей работы, и она, не комментируя, перевернула страницу и увидела набросок парка ратуши и окружающих улиц.

Думаю, что ее реакцию я мог бы и предугадать; ведь она жила в век абсолютной, почти молитвенной веры в прогресс, веры в технику и ее неограниченные возможности. Мы уже спустились вниз, и она остановилась посреди гостиной с вопросом:

– А это что такое, мистер Морли?

Ноготь ее коснулся лимузинов и грузовиков, которые я пририсовал на проезжей части Сентр-стрит.

– Автомобили.

Медленно, раздельно, будто это два слова, она повторила:

– Авто-мобили. – Поразмыслила и кивнула, довольная: – Ну, конечно, «самоходы»! Хорошее словечко. Вы его сами придумали?

Я ответил, что нет, где-то слышал, а она опять кивнула:

– У Жюля Верна, скорее всего. В любом случае я совершенно уверена, что со временем у нас действительно появятся автомобили. И очень хорошо: по крайней мере, они будут чище, чем лошади…

Перевернув еще страницу, она посмотрела на мой набросок церкви Троицы и Бродвея. Прежде чем она успела сказать хоть слово, я взял у нее блокнот и быстро пририсовал огромные здания, которые в будущем совсем задавят маленькую церковь. Потом я вернул рисунок Джулии, и, рассмотрев его, она кивнула опять:

– Замечательно. В высшей степени символично. Придет время, и самую высокую на всем Манхэттене постройку окружат другие, гораздо более высокие. Несомненно так. Но вы, мистер Морли, художник все-таки лучший, чем архитектор. Да чтобы удержать дома такой высоты, кладка у основания стен должна быть в полкилометра толщиной!.. – Она улыбнулась и вернула мне блокнот. – Куда прикажете сесть?

Я посадил ее у окна, повернул на три четверти и попросил распустить волосы; работал я остро отточенным твердым карандашом, чтобы выписывать каждую линию как можно тщательнее, не скрывая недостатков рисунка за грубым штрихом. Кроме того, твердый карандаш позволял гораздо тоньше наносить тени.

Выходило неплохо. Я правильно уловил овал лица, очертания глаз и бровей – обычно это для меня самое трудное – и принялся старательно выводить волосы: мне хотелось передать их точно такими, как они есть. Но времени я тратил много; вот уже и Феликс Грир вернулся домой. Я вытащил из кармана часы – почти пять. Феликс молча постоял рядом и, когда я поднял на него взгляд, одобрил мою работу быстрым вежливым кивком, но глаза у него были встревоженные, и я понимал почему. Я и сам ощущал тревогу: с минуты на минуту явится Джейк Пикеринг и опять устроит скандал, а причинять людям постоянные неприятности в мое задание никак не входило. Я прибавил скорость, но старался держать себя в руках: я по-прежнему хотел, чтобы портрет получился хорошим. Все-таки маловероятно, чтобы Джейк добрался домой из муниципалитета раньше шести или в крайнем случае половины шестого, а мне на то, чтобы закончить и уйти, хватит теперь буквально пяти минут…

Конечно, я совершил непростительную ошибку, упустив из виду обстоятельство, разумевшееся само собой: что такой человек, как Джейк Пикеринг, ненавидящий свою работу и свое положение клерка, после свидания с Кармоди немедля вернется в муниципалитет и возьмет расчет. И вот – на сей раз я не видел, как он подошел к дому, – входная дверь открылась, закрылась, и он, как вчера, стоял на пороге гостиной. Но сегодня он слегка покачивался, и галстук у него съехал вниз. Пальто, по обыкновению, было расстегнуто, руки засунуты в карманы брюк, а шляпа сдвинута на затылок, но при этом еще и выпачкана в грязи.