Третий уровень

Странные в устах инспектора Бернса слова, но я не рассмеялся, даже про себя. В полном молчании мы проехали десяток кварталов вниз по Третьей авеню под эстакадой надземки, грохоча и покачиваясь на булыжнике, а то и кренясь и юзом скользя по снегу. Потом Третья и Четвертая авеню слились в улицу Бауэри, затем мы свернули направо по Бликер-стрит и через три коротких квартала налево на Малберри-стрит – я прочитал название на угловом фонаре. Еще полквартала – и экипаж остановился у четырехэтажного каменного здания, к которому вела лестница с большими квадратными фонарями по сторонам; фонари были с зелеными стеклами, и я понял, что нас привезли в полицию. Кучер спрыгнул на тротуар и открыл дверцу, Бернс сделал повелительный жест, Джулия вышла, и кучер тут же крепко взял ее за руку. Потом настала моя очередь. Бернс выскочил одновременно со мной и плотно сжал мне кисть своей рукой. Мы быстро поднялись по ступенькам, и я увидел над дверью позолоченные буквы, густо оттененные черным: «Городское управление полиции».

Мы прошли через вестибюль с деревянным полом, где за столом сидел тучный полицейский в форме; пол давно истерся, фаянсовые плевательницы облезли и потрескались, темно-зеленая штукатурка на стенах покрылась грязью, и над всем этим витал специфический запах – не знаю, из каких составляющих он складывается, но его не спутаешь ни с чем, – запах именно такого видавшего виды здания. Быстро, почти бегом – ну почему полицейские обязательно должны вести себя с людьми как с врагами, словно эта служба вырабатывает какой-то особый инстинкт? – нас провели по лестнице вниз, в угрюмый подвал с низким потолком и кирпичными стенами. Там стояли маленький стол, простой кухонный стул и еще подставка, на которую был водружен газовый рожок с рефлектором – газ подводился по гибкому шлангу, змеящемуся по полу, – и еще там была деревянная тренога и на ней огромный фотоаппарат из красноватого полированного дерева, с медными рукоятками и черными кожаными мехами.

Следом за нами вошли трое в штатском, без пиджаков. Повинуясь жесту Бернса, мы с Джулией сняли пальто и головные уборы и сложили их на стол у двери. Один из вошедших сразу же направился к аппарату и начал с ним возиться; двое других встали рядом наготове. Я понимал, что сопротивление совершенно бессмысленно, и все же – ведь конституция действовала та же, что и в наши дни, – не мог промолчать.

– Я хочу знать, почему я здесь. Хочу знать, в чем меня обвиняют. Хочу посоветоваться с адвокатом. И решительно отказываюсь фотографироваться, пока не увижусь с ним…

Бернс кивнул шпикам:

– Слышали голубчика? А ну-ка растолкуйте ему, почему он здесь…

Меня схватили с двух сторон за руки, и один из «стражей порядка» изо всей силы пнул меня коленом под копчик, посылая головой вперед через всю комнату к стулу; Джулия вскрикнула, а я наверняка упал бы, не держи они меня за руки. Потом меня молниеносно развернули вокруг оси, выкручивая руки в плечах, и бросили на стул так грубо, что сиденье застонало, а ножки проехались по полу. Рот мой беззвучно скривился от боли, на глазах выступили слезы. Один из шпиков приблизил губы к самому моему уху и голосом, исполненным ликования от сознания своей власти надо мной, проорал:

– Вы здесь, ваша милость, потому что нам так угодно!..

Я мгновенно повернулся к нему и выплюнул слова ему в лицо, прежде чем он успел отодвинуться:

– Сволочь паршивая!..

Одна рука тут же схватила меня за горло, чтобы я не смог уклониться, а другая сжалась в кулак и размахнулась для удара, но вмешался Бернс:

– Погоди, на нем не должно быть отметин…

Помедлив мгновение, кулак опустился, вторая рука сдавила мне горло разок и тоже опустилась. Бунт мне не помог, да я и не надеялся, что поможет, тем не менее не жалел о нем. Шпики замерли надо мной на случай, если сопротивление возобновится, но с меня хватило одной попытки.

Человек у аппарата достал большую кухонную спичку, затем приподнял ногу и чиркнул спичкой по натянувшимся сзади брюкам; она загорелась, запахло серой. Он повернул медный вентиль, газ в рожке зашипел, вспыхнул красноватым пламенем. Тогда фотограф прикрутил газ, и пламя распалось на десятки маленьких язычков, сияющих ровным голубоватым светом. Свет, отбрасываемый рефлектором, был так ярок и так горяч, что я прищурил глаза, почти закрыл их.

– Но-но, без фокусов!.. – Меня тряхнули за плечо куда сильнее, чем была нужда, и у меня даже зубы клацнули. – Открой глаза!..

Я заставил себя открыть глаза, и человек у аппарата залез с головой под черное сукно. Мехи раздвинулись, потом слегка сжались, и я увидел, как он сдавил резиновую грушу.

– Готово, – объявил он, и настала очередь Джулии. К счастью, когда она садилась, к ней никто не притронулся, иначе я наверняка бы вмешался и тогда-то уж меня избили бы как следует. Фотограф вновь надавил на грушу, и, едва его голова показалась из-под сукна, Бернс поднял руку и повелительно вытянул палец.

– Давай без задержки, – распорядился инспектор.