Третий Рейх

Я имею в виду очищение от евреев, истребление еврейской расы. Это одна из тех вещей, о которых легко говорить. “Еврейская раса уничтожается, – говорит один член партии, – это совершенно ясно, это в нашей программе – уничтожение евреев, и мы делаем это, истребляем их”. И затем они приходят, 80 миллионов достойных немцев, и у каждого есть свой достойный еврей. Конечно, остальные – паразиты, но этот – еврей первого класса А-1. Ни один из тех, кто так говорит, не был свидетелем этого, ни один из них не прошел через это. Большинство из вас, должно быть, знают, что это значит, когда 100 трупов лежат в ряд, или 500, или 1000. Мы выстояли и в то же время – за исключением отдельных проявлений человеческой слабости, – остались порядочными людьми, вот что сделало нас твердыми. Это славная страница нашей истории, которая никогда не была написана и никогда не будет написана, ибо мы знаем, как трудно нам было бы сделать это самим, если бы – с бомбардировками и прочими тяготами и лишениями войны – у нас все еще были евреи сегодня в каждом городе в качестве тайных саботажников, агитаторов и устроителей беспорядков. Сейчас мы, вероятно, достигли бы стадии 1916–1917 годов, когда евреи все еще были частью немецкого национального организма.

Мы отняли у них все богатство, которое у них было. Я отдал строгий приказ, который обергруппенфюрер СС Поль (Освальд Поль (1892–1951) – начальник Главного административно-хозяйственного управления СС. – Б. С.) выполнил, так что это богатство, само собой разумеется, было передано Рейху без остатка. Мы ничего из него не взяли для себя. Отдельные люди, допустившие ошибки, будут наказаны в соответствии с приказом, который я издал в самом начале, в котором содержалось предупреждение; тот, кто присвоит хотя бы марку, – тот покойник. Несколько эсэсовцев – их не так уж много – нарушили приказ, и они умрут без пощады. У нас было моральное право, у нас был долг перед нашим народом уничтожить этот народ, который хотел уничтожить нас. Но мы не имеем права обогащаться ни мехом, ни часами, ни деньгами, ни сигаретой, ни чем-либо еще. Так как мы уничтожили бактерию, мы не хотим, в конце концов, заразиться этой бактерией и умереть от нее. Я не вижу, чтобы здесь появился или развился далее хотя бы небольшой очаг заражения. Где бы он ни образовался, мы прижжем его. Однако в целом мы можем сказать, что выполнили этот самый трудный долг из любви к нашему народу. И наш дух, наша душа, наш характер не пострадали от этого».[114]