Третий рай

- Да, мы с ним бегали... - отвечал ей Саня - мы бегали с ним... у нас еще было три собаки на двоих, вот мы брали их и в Лес, хоть зимой, хоть летом. Один раз звонит и говорит - пошли на пробежку. А я с бодуна жуткого.... Хорошо, конечно, пошли на пробежку, только я поеду на велосипеде. Ну и поехали... так вот. Он меня замучил, хотя бежал рядом. Я был с такого перепоя, что даже не мог педали крутить. А он бежал и бежал. А один раз на туристическом слете напились, и мирно культурно валялись на бережку. А уже утро, люди ходят к реке умываться... и мы слышим - родители учат своих детей. Вот никогда не пейте, как эти дяди, потому что тогда ни одного соревнования выиграть не сможете. Как нам обидно стало, ты даже не представляешь. А выпили мы... где-то по литру водки на рыло, пива бутылок по пять, ну и еще вина не помню сколько. И мы, такие обиженные, взяли и пошли на соревнования по спортивному ориентированию. И что ты думаешь? Заняли, то ли пьяные, то ли похмельные, первое место!!

- А еще мы с ним друг друга чувствовали. Я знала, когда он сообщит, и он знал, что я собираюсь к нему. Мы таились ото всех, и мне это было приятно. А потом, когда я открылась... ну, наверное, пропало ощущение тайны. Да и устала я быть не такой, как все. Мне захотелось жить, как все живут, и ничем не отличаться. А Рут говорил - мы с тобой могли бы стать легендой, мы бы вырвались из этого полуживотного существования, мы бы с тобой оказались неподсудными ни для кого, нам бы судьей был лишь одна любовь, а она прощает любые безумства... да плевать я хотела на его красивые слова!! Он старше меня, старше на двадцать лет!! Он уже будет одной ногой в могиле, а я еще буду молода!! Я все правильно сделала!! Я ему запретила со мной общаться, мы с ним даже видеться не хотим!! К тому же после того, что я сделала!! Не хочу его видеть!!

- И вот я сижу через двести лет, вокруг леса, наполненные всякими уродами, и слушаю его стихи, которые, помниться, он сам мне у костра читал. А ты знаешь, что у него была мечта - чтобы его стихи пели, пели, понимаешь? Он и сам пел, только голос у него был, как бы помягче сказать...отвратный. Глухой такой, гулкий, низкий. Он петь пытался, а никто слушать его не хотел. Вот так вот мечта и не сбылась...

Таня поднялась, подошла к нему, шатаясь, и Саня стал вытирать ее совершенно мокрое лицо, опухшие от слез губы.

- Я же была счастлива...я с другими была счастлива... все были такие хорошие... мне с ними было так приятно... даже лучше, чем с мускуловиками... но почему я этого гада забыть не могу? Я должна его забыть!!

Она рыдала на чужом мужском плече, и Санек гладил густые волосы, думая, сколько бы отдал Рут за такую возможность - и не испытывал никакого желания утешить, как может мужчина утешить женщину. Пора волчьих свадеб и синих снегов основательно выбила его из колеи.

*

Так и застали их вечером очередные жители поселения, пришедшие к смертнику с новой порцией утешения. Комната смердела застоялым духом перегара и табака, а за столом, который иллюстрировал своим видом разгульную и нездоровую жизнь прошлых эпох, нежно обнявшись, спали двое - и румяная щека девушки лежала в той же куче объедков, что и полуседая отросшая борода незваного гостя.

Люди постояли, посмотрели, пожали плечами, глубоко вздохнули и молча разошлись. В конце концов, каждый волен убивать себя так, как ему это нравиться, и никто не может вмешиваться в личную волю человека.

Саня обладал особенностью, которая бесила всех, с кем ему доводилось жить вместе в разные времена. Мало того, что он мог пить по нескольку дней кряду без остановки и практически без сна - один или не один, неважно. Он двигался по ночному городу или деревне в неопределенном направлении, глотал пиво, для которого в его брюхе днища не было, курил одну за другой, смотрел на звезды или просто мутное небо ненастья, разговаривал с каждым встречным. Потом пиво кончалось, он брал еще, потом еще, потом садился в ступоре и опять курил - но не спал. Зато когда мозг, отравленный беспредельными ударами алкоголя, отказывался повиноваться, наступала другая фаза запоя - сон. Санька срубало в любом месте, он сворачивался калачиком и пропадал для мира. В это время его можно было раздевать и одевать, переносить, ставить, раскрашивать красками, стричь наголо, пинать ногами и поливать водой - он спал. Ну а если свалиться удавалось удачно - в чьей- нибудь квартире и даже не на полу, то в ближайшие двое суток его мог поднять лишь один человек. Тот самый Костик, который написал стихи про волчьи свадьбы и бегал, как заводной, по пустым дорогам единственного сохранившегося тогда заповедного московского леса. Но он был жесток - он орал прямо в ухо своим трубным басом, он мог облить ледяной водой, он нещадно стаскивал одеяло или спальник и в морозы настежь раскрывал окно. Санек

ненавидел его в такие минуты самой лютой ненавистью, призывал на лысую голову все проклятья, которые знал - но поднимался.