Два паренька из СПТУ. Вполне прилично и обычно одетые – цветные куртки на молниях, джинсы, свитера, – некий молодежный стандарт. И стрижены одинаково – челочки по самые брови, а сзади волосы до плеч.
На лицах ни тени смущения, тем более раскаяния. Отвечали бойко, даже дерзко, на меня взирали с повышенным вниманием, вроде бы выражая взглядами единственный мучивший вопрос: а это что за хмырь, ему-то чего тут нужно?
Когда узнали, кто я, один с неким злорадством произнес:
– Так вы и есть писатель Колоколов?
– Не Колоколов, а Подколокольников, – поправил милицейский чин.
– Нам без разницы, – заметил другой задержанный.
– Вопросы к задержанным есть? – обратился ко мне следователь.
Я пожал плечами, никаких вопросов отпетым пацанам задавать не хотелось.
Все кончилось неожиданно: мне и задержанным милицейский чин объявил:
– Можете быть свободны.
Мальчишки натянули на головы трикотажные спортивные шапочки и, ухмыляясь, легко направились к выходу. Я задержался.
– Как же так, – недоуменно проговорил я. – Отпускаете и виновников разбоя?
– Так уж и разбойников, – возразил милицейский чин. – Какие же это разбойники – мелкие хулиганы.
– Полагается ли отпускать с миром хотя бы и хулиганов?
– А по-вашему, их сразу в тюрьму.
Я не нашелся, что ответить, но изумление определенно отразилось на моем лице.
– Не беспокойтесь, – услышал я слова утешения, – привлечем, воздействуем. Обязательно воздействуем.
Говоря это, милицейский чин по-дружески обнял меня и тихонечко стал подвигать к выходу.
Во дворе ждала еще большая неожиданность. Я полагал, что парни давно улепетали от греха подальше, их и след простыл. Ничего подобного! Оба ждали на милицейском крыльце с торжествующими физиономиями. Как только я появился, они весело приободрили меня:
– Не тушуйся, дядя, пока ничего страшного. Это цветочки, будут ягодки. – И, похохатывая, пустились со двора.
Я не придал значения их словам, сболтнули и сболтнули. Но в машине понял: да нет, не сболтнули. Специально ждали. И не просто ничего не значащие слова бросили, сделали предупреждение. Серьезное предупреждение на будущее.
И тут меня взорвало: да кто они такие, чтобы угрожать? И что эти сопляки могут? И сознавал: могут, могут. Угроза заслуживает внимания.
Пытался гнать тревогу, объяснял ее переутомлением, стечением неблагоприятных обстоятельств. Забыть все поскорее, как дурной сон.
В сущности, случилось заурядное и мелкое происшествие. Страховка за машину получена, стекло без большого труда, но с солидной переплатой добыли. Все остальные восстановили, кроме приемника. И без него можно ездить. Меньше соблазна для шпаны.
Так я успокаивал себя, а сердце не на месте. Работа не клеится.
«Какой смысл преследовать меня? – рассуждал я. – Пишу разоблачительный роман, в котором все образы обобщенные. Правда, факты, ситуации подлинные, но и они изменены. Да, надеюсь на многое открыть глаза. Понимаю, надежда слабая, можно сказать, призрачная, но все же льщу себя, успокаиваю».
Достаточно ли этого для преследования? К тому же роман далек от завершения. Ни одна душа не знает, что в нем будет.
Приходило в голову и такое: «Не напрасно ли тревожусь?» Но как только передо мной оживали нахальные рожи хулиганов, с миром отпущенных милицией, понимал: дело не пустяковое.
Чего же ждать, чего опасаться, кто мои противники?
Серж Баранчиков
Скоро и это разъяснилось. В центральном доме литераторов демонстрировали нашумевший зарубежный фильм, который неизвестно когда попадет на широкий экран и попадет ли вообще. Марина расстаралась насчет билетов, уговорила и меня.
– Отвлекись, тебе необходимо. Изнервничался, позеленел, осунулся.
Правда в ее словах. Согласился.
В нижнем и верхнем фойе полно народу. Всюду то и дело здороваешься, улыбаешься, кланяешься.
Жена встретила приятельниц. Я остался один.
И тут появился он, Серж Баранчиков. Возник внезапно, будто спустился с потолка или выскочил из-под пола. Когда и как, я не заметил.
Словом, передо мной стоял щеголеватый человек средних лет и вкрадчиво улыбался. В таких сразу узнаешь сомнительных деляг. Так вот он каков, Серж Баранчиков, о котором говорил Иквашин. Серж бесцеремонно взялся за пуговицу моего пиджака и вкрадчиво проговорил:
– Надо потолковать.
– Что ж, присядем, потолкуем, – я указал на ближайший диван.
– Нет, разговор предстоит деловой, подробный, хотелось бы специально условиться.
– К сожалению, занят. Никакие другие дела, кроме тех, что на письменном столе, меня не интересуют.
– Вот как раз о том, что у вас на письменном столе, и пойдет речь.
– А я как раз это и не собираюсь ни с кем обсуждать, – мой ответ звучал жестко.
– Напрасно, напрасно, – возразил Баранчиков, – помните: литература часть общепролетарского дела. Основополагающее положение.
– Вы критик, издательский работник?
– Как будет угодно. Представляю интересы кооператива и буду говорить от его имени.
– Какого кооператива?!
– Узнаете. Что стоит потратить полчаса на беседу? Она, уверяю, окажется небесполезной.
В это время затрещали звонки, приглашавшие в зал. Я обрадовался и повернул от Баранчикова. Он ухватил меня за локоть.