Третья версия

— Ну нет, не бывать тому! — Грозный муж засучил и второй рукав. — Я не погляжу, кто такой этот товарищ Коля. Враз накостыляю! — Степан решительно шагнул к столу. — Слышь, товарищ, — тряхнул Белу­хина за плечо, — ты по какому праву мою женку за­держиваешь?

— Кто, я?.. — Курсант непонимающе моргал воспа­ленными от недосыпания глазами. — Нет, что вы, она может идти. Спасибо, Глаша, идите, я сам управлюсь.

Глаша разочарованно фыркнула и стала шумно соби­раться. Степан сразу остыл, спросил миролюбиво:

— Слышь, друг, неужто всю ночь будешь бумажки мусолить?

— Пока не найду, — вздохнул Белухин. — Что гово­рить — унылая работенка.

— Да уж, не позавидуешь, — посочувствовал Степан и, подхватив жену под руку, направился к выходу. У по­рога обернулся. — Счастливо оставаться!

— До свиданья, Коленька! — стрельнула глазками Глаша и, подталкиваемая могучей дланью мужа, выпор­хнула из комнаты.

18

Крутов гостил у Ирины Пуховой. По-хозяйски закинув ноги на спинку углового дивана, он лениво пролистывал «Огонек». Все, все приедается, в том числе острота и проблемность. Конечно, кто-то еще кидается на свежую прессу, взахлеб поглощает последние откровения эконо­мистов и публицистов. Но он, Крутое, уже порядком устал от словесной эквилибристики, которая ровным сче­том ничего не меняет. У него, Крутова, свой, особый взгляд на жизнь и судьбу. И вообще — нам бы ваши заботы...

Зазвонил телефон — длинно и требовательно. Олег Аркадьевич снял трубку.

— Алле! Вас внимательно слушают... Ирину Влади­мировну? Она вышла, скоро будет. А кто спрашивает, что передать?.. Таня?.. Танечка, извини, дорогая, не уз­нал, очень плохо слышно... Как я здесь оказался?.. Ну, Танечка, это же совсем просто. Мы с Ириной готовимся к отчетному концерту, приходится много репетировать... Ну конечно! Нет, нет, все это гнусные сплетни! Не слу­шай никого, верь мне одному!.. Если бы ты знала, как я по тебе соскучился. Иссох и зачах! Нет, кроме шуток. А ты? Ты, надеюсь, тоже скучаешь? Что, что?.. Много работы? Некогда скучать? Ну, знаешь, это не оправда­ние. У меня работы не меньше, и все же я нахожу время, чтобы думать о тебе. Вернее, я не перестаю думать о тебе ни на минуту. Я люблю тебя, Танечка! Беззаветно и безоглядно! Тебя одну, одну тебя, никого, кроме тебя! Когда приедешь? Через неделю? Так долго?..

Вернулась из похода по магазинам Ирина. Стояла, одетая, в дверях с каменным выражением лица. Ничего не слыша, никого не замечая, Крутов разливался со­ловьем.

— Нет, нет, я не выдержу нашей разлуки, я приеду к тебе. Завтра же. Нет, сейчас же, скажи только адрес!.. Ну, хорошо, хорошо, я подожду... Что, что, говоря громче, ничего не слышно... С мамой?.. — Тон Крутова сразу изменился — из развязно-интимного стал каким-то тревожно-неуверенным. — А что с мамой? Ничего, все нормально. А что может быть? Что, что?.. Ты ей зво­нила? Не отвечает? Странно... Ну, не знаю, может в от­пуск уехала. Она ведь собиралась. Когда видел? По­стой, дай сообразить. Сейчас вспомню... Позавчера! Нет, нет, в воскресенье. Видел и говорил. Да, разговор был нелегкий. Но я на все готов, лишь бы...

Нечаянно обернувшись, Кругов увидел пылающее не­истовым гневом лицо Пуховой. Речь его сделалась од­носложной, прерывистой. 

— Нет, не думаю... Хорошо, я узнаю... Не стоит так волноваться... Уверен — все будет в порядке...

Ирина вырвала трубку, хотела что-то крикнуть неви­димой сопернице, но аппарат уже издавал протяжные гудки.

— С кем это ты так мило ворковал? — Высокая грудь Ирины бурно вздымалась, она тяжело дышала. — Опять с ней? С этой пигалицей писклявой? С этой желторотицей?

Глаза Крутова растерянно блуждали. В мозгу снова и снова вспыхивала навязчивая картина: удар головой... сползающее по стене тело... и этот стон...

«Неужели все-таки?.. И она лежит там мертвая... в пустом доме. И никто не знает... А Таня приедет только через неделю. Что делать? Что делать?»

— ...Если я еще раз услышу! Если ты хоть раз еще посмеешь!..

До Крутова наконец-то дошел смысл слов, которые истерично выкрикивала Пухова. Он вскочил с дивана, схватил ее за плечи и стал бешено трясти.

— Прекрати сейчас же! Мне осточертела твоя дикая ревность. Я буду жить, как считаю нужным. Ходить, куда хочу, встречаться, с кем хочу. И довольно об этом. Хватит! Надоело!

19

Дом, где жила Соколова, Лихарев нашел быстро — когда-то он был здесь частым гостем. Дверь открыл Феликс — худощавый длинноногий подросток с жи­выми умными глазами.

— Дядя Юра! — обрадовался он. — Как давно вы к нам не заходили! Почему?

Юрий Глебович не ответил, и Феликс, интуитивно догадываясь, что эту тему затрагивать не стоит, больше вопросов не задавал.

— Проходите, пожалуйста. Мама скоро будет, она уже звонила.

В гостиной со стены смотрел прямым открытым взгля­дом отец Феликса — Кирилл Родионович Соколов. Под портретом была прикреплена красная подушечка с ор­деном Красной Звезды, полученным посмертно.

Юрий Глебович сел в кресло, Феликс пристроился рядом.

— Ну, друже, как успехи в школе? Ты ведь в вось­мом?

— В девятом, дядя Юра.