Третья молодость

И вообще он вел себя несносно. Марек, конечно, не аппетит. Раздражался и скандалил по поводу и без повода, вырывал из рук план города, не давал прочитать микроскопически мелко напечатанные названия улиц и сориентироваться в сторонах света. Я оказалась ответственной за изменения в брюссельском городском транспорте, за вокзал на римских руинах в Кельне и черт знает, за что еще. Я держалась, стиснув зубы, и спешила к Алиции, чтобы у нее наконец-то отдохнуть.

Из-за треклятых парижских воров приехали мы в Биркерод на неделю раньше, чем договаривались. Алиции не было, она отбыла в Лунд, где жил Тюре. К счастью, в доме хозяйничала Стася, которая как раз успела перегладить все постельное белье. Алиция вернулась на следующий день, и мне полегчало по очень простой причине: я оставила их с Мареком и сбежала на ипподром.

Марек не упускал случая обвинить меня во всех смертных грехах, и до сего дня я не ведаю почему. Не нравилось ему нигде: Дания, видите ли, грязная. На вопрос, какое слово применимо в таком случае к нашей стране, если в Дании грязно, он не ответил. Зато предъявил претензии: а Павелек сожрал его бананы. Павелек вполне мог сожрать всю округу – само собой, не Зосин Павел, а совсем другой Павелек.

Через неделю пришло письмо от матери: Люцина умерла, нам нужно немедленно возвращаться. И снова я не приняла к сведению, что письмо шло недели три и Люпину давно похоронили. Мы помчались в порт и на следующий день отплыли паромом до Свиноустья.

У меня началась истерика, какой никогда не случалось раньше. Сидела я в ресторане, голодная как волк, и слезы градом лились прямо в куриные потрошка. Пахли они аппетитно, выглядели еще лучше, а я ни кусочка не смогла проглотить. Потоки лились из глаз, и я лишь прятала физиономию, ибо внушала официанту явное подозрение.

Вся моя любовь к Мареку тогда ушла безвозвратно. Не представляю, как на его месте поступил бы порядочный человек и настоящий мужчина. Напоил бы меня коньяком? Или попытался бы выяснить, в чем дело? Или еще что-нибудь удумал? Марек не сделал ничего. Сидел пень пнем и молчал, как приговор, обжалованию не подлежащий. Впервые за всю свою взрослую жизнь я рухнула в постель, не вымыв ног, не вычистив зубы, с размазанным макияжем на физиономии, а что еще хуже, до утра истерика так и не утихла, перейдя в стадию ярости.

Господи, какое же чудовище возвращалось тогда в Польшу!..

В Авиньоне без всяких сложностей мы купили билеты с местами на поезд Париж– Брюссель– Кельн– Копенгаген. Правда, в Редбю поезд сбежал у нас с парома и мы догоняли его по железной дороге, а за нами мчались двое таможенников, жаждавших проверить документы... В Свиноустье невозможно было даже узнать расписание поездов на Варшаву, не говоря уже о том, чтобы зарезервировать билеты. А Марек мне все талдычил о прекрасном нашем строе, якобы превосходящем загнивающий капитализм!..

Мрачная и злая, я смотрела в окно вагона и размышляла: почему моя страна столь отвратительна? Если я вижу природу, которой не коснулась рука человека, она чудо как хороша, краше пейзажей разных чужих краев. Но стоит руке человека прикоснуться к чему бы то ни было, все сразу же летит к черту. Отчего так происходит? Или кто-то назло старается? В чем же дело?..

Поезд задержался у семафора, из окна был виден какой-то промышленный объект. Ближе к поезду, по-видимому, склад. Сравнить время было. Такие же склады в Дании, в Германии, даже во Франции, не говоря уж о Голландии, – всегда чистенькие, красивые, покрашены веселыми красками – голубые, красные, желтые. Дворы убраны. Бочки для дегтя тоже веселых тонов, ровненько составлены с чувством эстетики. Ограда исправная, прямо-таки красивая... Здесь же – серая развалюха с грязными окнами и обваливающейся штукатуркой, вся в грязных потеках Бочки из-под дегтя расшвыряны как попало – черные, будто символ глубокого траура, двор – сплошная мусорная свалка, а уж при виде ограды сразу хочется повеситься.

Поезд двинулся. Я продолжала свою аналитическую деятельность, которой до сих пор пренебрегала. Появился иной род объектов: жилые дома, коттеджи на одну семью, разные садовые участки. О Господи! Безобразие домов угнетало. Многие из них заботливо украшены металлическими пробками от пивных бутылок, осколками керамики, решетками с немыслимыми завитушками. Ладно, пусть хоть так, и тем не менее все дома одинаковы. Остатки строительных материалов, нагроможденные перед фасадом, дырявые тазы, сломанные деревья, ну и эти ограды: поваленные заборы, сетки, стянутые колючей проволокой, буйные джунгли сорняков – все гордо выставлено на всеобщее обозрение. Что за эксгибиционизм такой чертов, ни единой живой изгороди, никакого естественного заслона, ничего! Откуда у людей такая страсть выставлять свою жизнь напоказ?.. На стенах всюду потеки – даем плохую штукатурку, плохую изоляцию, не подогнанные водосточные трубы. Отделочные работы выполнены... как бы тут поприличнее выразиться... ну, небрежно, что ли. А ведь любое целое складывается из деталей...