Читаем Третья молодость полностью

Он попытался взорвать смесь собственноручно и тоже пришёл в недоумение — просто-напросто нынешние спички никуда не годятся. Не на взрывы рассчитаны. Он принёс старые охотничьи спички. Сколько мы намучились, чтобы взорвать крышку от кофейной банки, это уму непостижимо. В конце концов удалось добиться хоть какого-то результата, и я успокоилась.

В Алжире мой сын с ходу взмолился:

— Мать, ради Бога, поезди с Ивоной, ей ведь детей возить, надо научиться!

Я понимала его прекрасно. В качестве инструктора попробовала поездить с невесткой.

У молодых людей железная психика и стальные нервы. Ивона водила машину спокойно, без всяких выкрутасов, но обладала одним недостатком — никак не желала принимать в расчёт педаль тормоза. Невзлюбила её, и все тут. И убедить Ивону пользоваться педалью представлялось мне прямо-таки сизифовым трудом. Вспотевшая, вся на нервах, я наконец предложила:

— Знаешь, поводи машину по кругу и постарайся подъехать к дому, а я посмотрю из окна.

Дети тогда жили в Махдии, в доме у шоссе, на третьем этаже. Подъезжали к дому следующим образом: с шоссе надо резко свернуть вправо и въехать на дополнительную параллельную полосу. Элементарное дело, ничего сложного. Ивона послушалась.

Я наблюдала её манёвры из окна. Свернуть резко вправо ей удалось запросто, но отвращение к тормозной педали привело к тому, что она упёрлась носом в забор школы. Сумела затормозить, лишь ткнувшись в него, дала задний ход, въехала на школьный двор и, сделав полный круг, подвела машину к дому. Я мягко (правда, на повышенных тонах) попросила, чтобы Ивона попыталась повернуть сразу, минуя школу. Она попыталась, опять остановилась перед забором, дала задний ход и подрулила к дому. В очередной раз, проигнорировав забор, она сразу вкатила на школьный двор…

Огорчённая, я сообщила о невесткиных успехах сыну, и принялись мы обучать Ивону сообща. Возвращались из Махдии в Тиарет, Ивона вела, мы спокойно её инструктировали.

— Впереди грузовик, а навстречу едет машина, пропусти её. Не хватит места разъехаться, тормози. Грузовик впереди, тормози. Грузовик!.. Тормози!!!

Мы заорали оба в один голос. Ивона успела тормознуть.

— В машине, на которой я училась, тормоз что надо — лишь прикоснёшься, уже остановилась, — обиделась Ивона. — А тут педаль плохо работает.

В конце концов она научилась водить, хотя до того, сворачивая в юру наискосок к рынку, устроила пробку на полгорода, а в письме ко мне позже меланхолически сообщила:

«Полицейский на рынке, прежде такой вежливый, теперь, как только я подъезжаю, сплёвывает, бросает шапку оземь и уходит с перекрёстка…»

Вообще-то манера езды в Алжире имеет свою специфику, о чем осведомлены лишь те, кому довелось там побывать. При встрече с другой машиной прежде всего проверяешь — если араб за рулём смотрит на дорогу, можно ехать невзирая на правила движения, если же он глазеет по сторонам, ехать нельзя ни в коем случае. Лица, пренебрёгшие этим правилом, потом долго ремонтировали свои средства передвижения.

Дети жили сначала в Оране, потом в Тлемсене, и я в обоих местах побывала. Не понимаю Камю. Он написал, что Оран некрасивый город. И где у этого человека были глаза? Какое там некрасивый — очаровательный красочный город! Меня, по крайней мере, он очаровал. В Тлемсене Ивона прикармливала двадцать кошек. Днём они валялись по всем диванам и стульям, но усвоили твёрдо: ночь надо проводить на улице.

В Махдии я познакомилась с Саси, молодым арабом, любившим Польшу и поляков. Он подумывал даже насчёт жены польки, но мы ему втолковали, что ни одна польская девушка никогда не привыкнет готовить обед, стоя на коленях. Телевизор у арабов стоял на половине высоты стены, а огонь разжигали обязательно на уровне пола. Мамаша Саси, дама прогрессивная, обучала меня подкрашивать глаза хной — делала она это одним лёгким движением, не глядя в зеркало, а по-французски говорила лучше меня.

Откровенно говоря, что касается языков, единственное утешение — мои дети. Ежи поехал в Алжир, более или менее ориентируясь в немецком. Французский он учил перед отъездом три месяца. На месте поднажал, ложась спать, словарь почитывал, а когда я приехала к ним, языком владел уже хорошо. Почти трехлетняя Каролина, самый послушный ребёнок, какого мне доводилось видеть, входя куда-нибудь, непонятно каким образом знала, что следует сказать, — «добрый день» или «bon jour».

Махдия расположена на плоскогорье за хребтом Атласских гор. У самой пустыни. Я вывозила ребёнка на природу, пытаясь найти какую-нибудь зелень, и однажды Каролина меня основательно изумила. Мы уже возвращались, когда я услышала, как моя внучка произносит какое-то странное слово.

— Непееехайалаба, — повторяла она над моим ухом. — Непееехайалаба…

Боже милостивый, о чем это она?! А девочка твердила своё все настойчивее. Я не могла понять, в чем дело, пока не увидела наконец араба. Он шёл в стороне, далеко от дороги, и даже при большом моем желании «переехать» его наверняка не удалось бы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии