Третьего не дано?

— Об ином мыслю. Пока что мне впору опасаться за свою жизнь, а не помышлять о царской короне. У него там в Москве покамест все: и деньги, и власть, и рати. Ты же ныне напоминаешь мне об обещании оставить ему жизнь — это как? Не сходится оно что-то. Али у тебя еще видения были? — И впился в меня настороженным взглядом.

— Были, но туманные, — не стал я отрицать полностью. — И настолько покрыто все дымкой, что и не понять, на чьей голове корона. Вроде бы Федора, но вдруг на твоей. Вот и решил позаботиться.

— А ежели он и слушать ничего не захочет, а опосля и вовсе верх возьмет, да схватит меня в Путивле — ты хоть словцом единым в заступу за мою жизнь обмолвишься? — хрипло произнес он.

— И не единым, — коротко ответил я. — Что только от меня зависеть будет, все сделаю.

— Ну и на том благодарствую, — выдохнул Дмитрий и вытер со лба выступившую испарину.

Мы выехали рано утром на следующий день.

Последняя из грамоток лежала, как ей и положено, в красивом ларце, обтянутом темно-красным бархатом. Первоначальное его послание, которое я тайком извлек из сундучка Дмитрия еще за три дня до отъезда, находилось у меня за пазухой.

Вообще-то я рассчитывал обойтись теперь без них, но…

Сопровождающие меня казаки подобрались из старых знакомых, начиная со старшего. Им был Гуляй.

Немного огорчало лишь то, что Квентина отпускать вместе со мной Дмитрий наотрез отказался.

— О том и речи быть не может, — отмахнулся он рукой, будто отрубил саблей. — Он… он мне еще о гербах да о прочем не все обсказал. Опять же и вольту я с ним толком не освоил, бранли всякие недоучил. — И ехидно осведомился: — Сам помысли, ну яко я, севши на отчий трон в Москве, плясать со шляхтянками учну, ежели оных фигур не ведаю?

А в глазах отчетливо читалось иное: «В залоге он у меня побудет, князь. Уж больно ты мудер, потому, ежели захочешь все, словно в той же вольте, перекувырнуть через голову, помни — иная голова от тела вмиг отлетит».

Попытку я все равно сделал. Так, на всякий случай.

— Не изобидят его?

Но Дмитрий, как и следовало ожидать, остался непреклонен.

— Под моим-то крылом? — надменно усмехнулся он.

Именно что под твоим. Если б под чьим-нибудь иным, я был бы куда спокойнее за шотландца. Но тут уж ничего не попишешь.

— И впрямь худо без танцев, — согласно кивнул я, поняв, что переиначить не получится. — К тому же думается, что и ему тут будет куда спокойнее. А то мало ли, вновь полезет свататься к царевне, да как бы за свою настырность не пострадал. Тогда я и Дубца своего ему оставлю — пииты все ж таки не от мира сего, а он у меня хоть и млад летами, но, ежели что, все ж заступа.

Это тоже был двойной ответ.

Помимо сказанного вслух подразумевалось иное: «Я потому так легко согласился оставить друга в Путивле, что ничего тайного во вред тебе не помышляю и, следовательно, за его судьбу и сохранность головы не беспокоюсь. А в подтверждение своих слов по доброй воле оставляю своего верного слугу».

Царевич понял и вроде бы успокоился. Во всяком случае, когда он меня провожал, в его глазах я уже не заметил искорок подозрения.

Квентина мне удалось утешить быстро, хотя поначалу…

— Ты ехать к принцессе, — грустно констатировал он. — А мой оставаться тут. О-о, Ксения!

«О, Ксения… — И отчего-то невольно последовало почти кощунственное продолжение: — Оксения… Оксана…»

Я вздрогнул и усилием воли отогнал это дикое сравнение имен, невесть с чего пришедшее мне в голову.

— Но ты скажешь ей о мой любовь? — Шотландец умоляюще посмотрел на меня.

— Не пройдет и двух месяцев, как ты сам ей об этом скажешь, — твердо уверил я его. — Клянусь, что не позже первого летнего месяца ты ее увидишь самолично.

— Правда?! — загорелись его глаза.

— А я хоть раз тебя обманывал? — усмехнулся я и весело подмигнул.

Затем пришел черед Дубца, который, узнав о том, как я распорядился его дальнейшей судьбой, вспыхнул от досады, раскрыл было рот, чтоб возмутиться, но, напоровшись на мой пристальный взгляд, сразу потух и уныло пробормотал:

— Как повелишь, княже.

Но ободрить парня было нужно, ибо всяк солдат должон знать свой маневр.

— В дороге со мной ничего не случится, — пояснил я. — Вон целых два десятка едут. А тут ты куда нужнее. Пусть все думают, что ты при Квентине, на самом же деле запомни, воин: ты — наши глаза и уши. Не случайно же ратник Дубец самолично вторым воеводой зачислен в особую сотню полка Стражи Верных. Вот и выведывай, оправдывай доверие.

— Да тут никто ничего не таит, чего выведывать-то? — не выдержал он.

— Это сейчас. Пройдет неделя, от силы две, и все изменится. Бояр-изменников примечай поименно — кто когда и где к нему примкнул. Отдельно запоминай тех, кому он особо благоволит. Ну и холопы. О них тоже не забывай. Помни, что я тебе говорил по приезде.

— Проку с этих холопов, — вздохнул он.