Третьего не дано?

— Когда пройдет лет четыреста или пятьсот, оно подойдет и Годунову, — согласился я. — Но пока… Мертвого льва норовит лягнуть даже гнусный осел, а таковых у тебя ныне будет с избытком. Хочешь влезть в их поганую стаю?

— Одного не пойму: отчего ты так за него заступаешься? — Дмитрий недобро уставился на меня.

— Потому что люблю справедливость, — упрямо ответил я. — Именно он и никто иной сохранил твою державу, да мало того — приумножил ее. Прости, что напоминаю, царевич, но побережье Балтики, на кое ты собираешься встать твердой пятой, бездарно профукал твой отец, а Борис Федорович вернул его обратно. А сколько городов от набегов татарских на юге поставил, напомнить? Да еще столько же, если не больше, на востоке выросло. Чьими трудами?

— Постараюсь не забыть, — неохотно кивнул он. — Потому и сказываю о правде. А отчего ты меня вдруг сызнова царевичем величать принялся? — тут же по своему обыкновению сменил он неудобную для себя тему. — Вроде бы ранее, когда Борис жив был, ты все больше государем меня норовил назвать, а ныне понизил в титуле.

— А это тоже для памяти, — пояснил я. — Ранее я дух в тебе поднимал, а ныне он у тебя и без того высок, даже чересчур, вот и дал знать, что ничего не закончилось — все только начинается.

— Я же сказал — завтра о твоем выезде потолкуем, — поморщился Дмитрий и посетовал перед уходом: — Экие вы, фрязины да немчины, людишки — нет в вас той широты, что в русском человеке. Даже в праздник о грядущих делах норовите потолковать, а тут веселиться надо. Хотя за напоминание все одно спасибо, а то я и впрямь что-то того… И на пире ты непременно будь. Для меня одно твое присутствие яко вожжи для норовистой лошаденки.

С тем и ушел.

Веселилось его окружение и впрямь от души — шутки, смех, всеобщее ликование…

Свое обещание Дмитрий сдержал и охотникам сплясать на костях мертвого Бориса спуску не давал. Хватило всего пары его жестких замечаний, чтобы народ сменил тему, влившись в общий хор льстецов будущего государя.

Зато славословия летели в адрес царевича со всех сторон, как с правой, русско-боярской, так и с левой, польско-шляхетской.

Но если справа льстили так грубо, что царевичу ничего не требовалось напоминать — скорее уж наоборот, они больше отрезвляли, то пресветлые паны по своему обыкновению выражались столь витиевато и высокопарно, что Дмитрий разрумянился, как свежий каравай.

— Eripuit caelo fulmen, mox sceptra tyrannis![105]

— Rex tremendae majestatis![106]

— Tanto nomini nullum par elogium![107]

— Saeculorum novus nascitur ordo![108]

— Fortes fortuna adjuvat![109]

— Sic semper tyrannis![110]

Даже святые отцы старались не выпадать из общего хора, разумеется, с соответствующими цитатами из своей вульгарной Библии[111].

По мнению отца Чижевского, смерть царя свершилась не иначе как deo volente[112], после чего он тут же философски заметил:

— Nisi dominus custodierit domum, in vanum vigilant qui custodiunt eum[113].

Раскрасневшийся отец Лавицкий незамедлительно поправил коллегу, заявив, что произошла она deo juvante[114], высокопарно воскликнув:

— Videtis quam magna sapientia dei![115]

Самому Дмитрию стоило только открыть рот и вякнуть нечто банальное, вроде того, что, мол, теперь на Руси все пойдет по-новому, как тут же находился подхалим, тычущий пальцем в царевича и громогласно возвещающий:

— Os magna sonaturum![116]

Неудивительно, что царевич спустя всего полчаса «поплыл».

И вино тут ни при чем. Да он по своему обыкновению, как я успел приметить, к нему не больно-то и притрагивался. Разве что не пригубливал из своего кубка, а делал по глотку за каждый тост, вот и все отличие.

Если подсчитать, то «на грудь» он принял не больше трехсот граммов — смешная доза.

Не-эт, основной хмель был от счастья, а все эти многочисленные комплименты послужили как ударная доза опиума или героина, словом, чего-то убойного.

Разумеется, я старался его остудить. Стоило ему посмотреть в мою сторону, как он слышал: «Похвала и лесть — это два гостеприимных хозяина, но только первый поит своего гостя вдоволь, а второй его спаивает».

Еще один взгляд, и тут же новая фраза-цитата: «Лучше достаться стервятникам, чем попасть к льстецам. Те пожирают мертвых, а эти — живых».

Но помогало слабо, да и то лишь на несколько минут, после чего Дмитрия снова несло.

— Теперь я точно взойду на престол своих пращуров! — выкрикнул он надменно в ответ на очередное гип-гип-ура и тут же торопливо поправился: — Post hoc non propter hoc[117].

Ишь ты! Даже в таком решил не умалять своего величия. Только кто тебе поверит? Не будь этой столь удачно совпавшей по времени смерти, черта с два сел бы ты на царский трон. Ну-ну…

— Счастье как яблоки — редко бывает без червоточин, — не утерпев, вновь заметил я ему.

Он согласно кивнул, опять посерьезнел, но спустя минуту вновь все забыл.

— Destruam et aedificabo![118] — вновь раздался его пьяный возглас.