Он выспался и не без трепета спустился в бар, куда Варя, согласно полученному от нее тексту, должна была подъехать в полдень. Одно дело — последнее утро его прошлого приезда, совсем другое — то, что будет происходить теперь. Одному богу известно, что могло свариться в голове у Вари за месяц, прошедший с той ночи, когда они преодолели все мыслимые и немыслимые условности. Мэтью одинаково не желал и забвения происшедшего, и начала ведущей в никуда дороги выстраивания или выяснения отношений. Впервые в жизни у него не было плана действий, была лишь задача не выпустить ситуацию из-под контроля, не дать ей взорвать их общие планы. Полной уверенности в успехе не было, была лишь надежда на ум собеседника и на общие цели, которые у них были. Хотя бы из инстинкта самосохранения Варя не должна мешать ему решить эту задачу.
— Right, here I am again,[44] — сказал он, поднимаясь навстречу вошедшей в белом плаще Варе, но не целуя ее, как он обычно это делал при встрече.
— Успел выспаться? Ты вовремя прилетел? У нас весна, видишь, можно уже в плаще ходить. Хорошо, что Burberry плащи делает теплыми, как раз для ранней весны в Москве. — Варя оживленно тарахтела, размещая на диване свои вечные сумки.
— Сегодня ехал по городу, было совершенно светло. Проезжал удивительно красивое бледно-зеленое классическое здание, примерно конца ХIХ века. По правую руку от меня, стояло чуть в глубине и опоясывало площадь. С белыми элементами. Что это? В прошлые приезды я его не видел, было темно.
— Это здание Белорусского вокзала.
— У меня особое отношение к архитектуре вокзалов.
— Да, ты говорил.
— А ты как? Выглядишь, как всегда, чудно. Кстати, белый плащ тебе идет.
— Весна. Солнца много, капель и оттепель, и я чувствую, что хочу танцевать.
— Не уверен, что я выразил бы свое отношение к весне теми же словами, но неплохо сказано. Ну что, рассказывай.
— Оттепель, Мэтт. Это, пожалуй, самое главное. Тебе знакомо это понятие — «оттепель», thaw?
— Кажется да. Ты имеешь в виду период после смерти Сталина, правильно? Для нас это было бы важно. Надеюсь, в твоем случае это не временное явление?
— Я никогда не говорила тебе, как мне было ужасно трудно всю зиму. Уверена, ты знаешь по другим своим клиентам, что я имею в виду, — Варя тараторила, не делая пауз. — Все шарахаются от тебя, как от прокаженной. Не очень понимая, что
— Конечно, знаю.
— Ага. А сейчас понемножку, не все, но многие люди стали отвечать на мои звонки, встречаться, разговаривать. Даже помогать. Вопрос даже не в масштабах конкретной помощи, а вообще. Это подвижка в отношении ко мне и моей ситуации.
— Именно. Им требовалось время, чтобы немного охолонуть от первого шока и правильно оценить твою ситуацию. Кто-то из них вспомнил, что вообще-то у тебя в track record, в прошлом никогда не было коррумпированности. Рынок бы это давно знал, совершенно независимо от Инвестбанка. Про человека же все известно. У тебя бы тогда была совсем другая репутация. Политики стали отдавать себе отчет, что никому лучше не станет в этой стране, если будет считаться, что их посол в международном сообществе — преступник. К тому же каждый из личных, конкретных соображений прикинул, что и его самого это касается: любой, кто имел с тобой дело, переписывался или встречался, чей номер есть в твоей телефонной книжке, может представлять потенциальный интерес для следователя. Каждому стоит подумать, не захочет ли следователь поговорить с ним, когда они в очередной раз приедут на шопинг или навещать детей в оксбриджах.
— Интересно, об этом я, конечно, не думала. Может, ради этого все и делалось, а? Может, настало время поведать журналистам, как англичане подрывают собственную индустрию туризма и рынок недвижимости? Думаю, русская доля там не мала.
— Ты знаешь мое мнение о теории заговоров. Что касается пиара, я считаю его возможным, когда дело завершено, не раньше. Ты докурила? Пошли работать.