Третье февраля

Очнулся я, вероятно, лишь наутро. Голова жутко гудела, наглухо занавешенные окна не пропускали в комнату ни единый луч света. Если бы я не помнил Наталью, можно было бы подумать, что меня похитили и удерживают в комнате, где я бы не смог позвать на помощь. Но это была самая обычная комната и самая добрая женщина, лица которой я, к сожалению, вспомнить никак не мог, как бы ни пытался. Аккуратно поднявшись с дивана, я нашарил в темноте дверную ручку и беззвучно провернул ее.

Коридор был налит дневным светом. Наверное, был уже обед. С кухни сладко пахло чем-то вкусным, и поначалу казавшийся перспективным и самым удачным план побега рассыпался на мелкие кусочки. Живот недовольно заурчал, и мне ничего не оставалось, как повиноваться. Перегнувшись через перегородку, я увидел Наташу.

Она была невероятно красива, верно, даже красивее Танечки. Волосы, несмотря на то что были беспорядочно рассыпаны, выглядели довольно аккуратными, в первую очередь из-за того, что они не запутывались и превращались в колтун, а были витками разбросаны по спине. Женщина часто потирала свой носик. С минуту я наблюдал за ней, после чего сухо кашлянул.

Она встрепенулась и, обернувшись, улыбнулась мне.

— Доброе утро, — сказал я. — Наталья, верно?

— Можно просто Наташа и можно на «ты», — ответила женщина изящным, тоненьким голоском. — Как спалось?

— Как младенцу, — коротко сказал я. — Спасибо, что помогли… помогла мне.

Я попытался выдавить такую же искреннюю улыбку, которой она одарила меня несколько секунд назад, но вышло довольно нелепо.

— Я не могла пройти мимо. В таком состоянии, как вчера, ты мог натворить что угодно. К тому же ты был после драки. На лице до сих пор остались кровоподтеки.

Машинально я потрогал лицо. Наташа была права — на левой щеке прощупывался синяк, к тому же чуть ниже подбородка, прямо под челюстью, чувствовалась корочка от запекшейся крови. Вчерашняя картинка произошедшего восстанавливалась по маленьким кусочкам мозаики, выпавшей из какого-нибудь католического витража, постепенно, по мере того как Наталья неустанно говорила, а я поглощал завтрак. Было весьма трудно совмещать потребление двух совершенно разнящихся потоков (информации и еды), но все же мое тело справлялось со спонтанно поставленными задачами. Вскоре витраж был собран, а желудок приятно источал тепло.

Что нужно было делать дальше, я не знал. Хотелось поблагодарить за слишком необычайное гостеприимство Наташу и поскорее удалиться, но в то же время я чувствовал, как заинтересовал ее, от чего она даже притащила меня к себе домой и накормила завтраком. Для женщины советского образца (если можно так выразиться) это могло быть не свойственно. Тогда я решил деликатно начать в последнее время ставшую наиболее значимой одну-единственную тему.

— Наташ, хотел бы тебя спросить, не пойми только меня неправильно, — перетасовывал я в голове слова и, как мне казалось, успешно складывал их в предложения. — Ты замужем?

— Ого, — удивилась она. — Так быстро мужчины еще не пытались подвести меня под венец.

Я потупился. Наташа засмеялась.

— Я пошутила, — сказала она и накрыла ладонью мою руку. — Мужа у меня нет, и толпы поклонников, как ты уже мог бы понять, тоже.

— Но почему такая миловидная особа до сих пор не нуждается в тепле мужских рук?

— Они мне попросту не нужны, — ответила Наталья. — В студенческие годы я много любила, но никого не подпускала к себе настолько близко, чтобы довериться окончательно. Мне незачем мучиться всеми теми любовными терзаниями, которые присущи наивным девушкам. Достаточно было подруг, которые разбивали об юнцов свои детские сердца, а потом плакали навзрыд или тревожили мою душу ночными разговорами. Мне все это казалось слишком диким и каким-то жестоким. Я столько наслушалась от них, что разлюбила навсегда.

— Но как же дети? Тебе никогда не хотелось видеть маленькие ручки и ножки? Слышать, как это маленькое чудо мерно сопит по ночам, радуется, когда мама играет с ним или обнимает тебя с такой нежностью за шею, говоря при этом самые дорогие слова?

Наташа нахмурилась. Видно, я нечаянно наткнулся на больную для нее тему.

— Прости, я не знал…

— Ничего, — сказала она и грустно улыбнулась. — Я уже давно смирилась с тем, что у меня никогда не будет детей. В первую очередь это касается моих физиологических особенностей.

Она тяжело вздохнула и отдернула свою руку.

— Тебе пора. Дома тебя, наверное, уже потеряли.

VIII

В чем заключается безысходность жизни? Наверное, в том, что мы никак не можем повлиять на происходящие в ней события. То, что, как нам кажется, мы в силах подвергнуть собственному осмыслению и придать ему субъективный ход, на самом деле оказывается не чем иным, как очередным поворотом уготованного бытия.