Трещина

У раскрытых на день ворот, дремали, опёршись на алебарды, два стражника в латах и шлемах. Ещё с десяток таких же стражников, но без лат, шлемов и оружия, которое стояло тут же прислонённым к стене, коротали время под навесом, играя в кости и потягивая слабенькое вино из кожаных фляжек. Каждый час, отмеренный по солнечным часам, двое из них вставали, с вздохами застёгивали потные камзолы, облачались в железо и сменяли тех, что выстаивали положенное по уставу время на солнцепёке у ворот. Те же, что достаточно прожарились, ошалевшие, но счастливые, шли на их место, сбрасывали с себя железный груз и первым делом засовывали головы под прохладную струю небольшого фонтанчика, бившего горизонтально из стены и спускавшего свои воды в побитую временем мраморную чашу, выполненную в виде раковины. А те, что сверкая нестерпимым блеском полированной стали, вытягивались по стойке смирно у ворот, через несколько секунд начинали вариться заживо, и минут через десять-пятнадцать являли собой жалкое зрелище. Казалось, что эти доблестные воины держатся только благодаря опоре на свои алебарды и тотчас упадут, если эти подпорки убрать из под них.

Но вот случилось странное. Где-то далеко-далеко на дороге, почти на линии горизонта, там, где плоская равнина переходила в холмы, которые через день-два пути становились скалистыми горами, ни с того, ни с сего закружилось пылевое облачко.

Казалось бы, что в этом может быть такого особенного? Подумаешь, облачко пыли! Его мог поднять одинокий путник или торговый караван, отсюда всё равно не видно. Но всё дело было в том, что не мог в это время дня на дороге показаться путник! Ходить по дороге во время полуденного зноя отважился бы только безумец. То же касалось и караванов для которых, как впрочем и для путников, на этот случай было устроено предостаточно придорожных трактиров, а караванщики, прекрасно знавшие маршрут, никогда не нарушали установившихся правил.

Но, тем не менее, облачко было хорошо видно и оно приближалось. Один из стоящих стражников достал из под кирасы свисток и дунул в него. Вскоре к ним присоединилось ещё несколько таких же стражников, среди которых был человек одетый побогаче остальных и носивший вместо шлема мягкую серую шляпу с перьями — начальник. После короткого совещания было решено ворота прикрыть, но засова пока не накладывать, количество стражников на воротах увеличить до шести и держать ушки на макушке. Теперь на солнцепёке парились шесть несчастных, но им уже было не до дремоты. Люди напряжённо вглядывались в то неведомое, что приближалось к ним в такой неурочный час.

Прошло немало времени, и полуденная жара ослабила своё огненное дыхание. Стражникам стало легче, но они только напряжённей стискивали своими грубыми ручищами древки алебард и рукоятки мечей. Все знали — то, что нельзя объяснить сразу, может нести в себе страшную опасность, будь то вражеская армия или колдовской морок!

Но вот, наконец, пыльное облачко приблизилось настолько, что самые зоркие разглядели тех, кто побеспокоил сегодня дорожный прах. Послышались вздохи облегчения и разочарования, кто-то с досады сплюнул, но нашлись и такие, которые с интересом принялись разглядывать нежданных пришельцев. А поглядеть было на что, ведь не часто в город наведывались чужестранцы. Собственно никто из присутствующих не помнил, когда это случилось в последний раз.

Впереди, верхом на самом обыкновенном сером ослике местной породы, восседал молодой человек причудливо одетый и обладающий наружностью, выдающей уроженца нездешних мест. Кожа этого юноши была очень бледна, а лицо у него было до того нежным и миловидным, что его можно было бы принять за девушку, если бы не маленькие чёрные усики и бородка клинышком, которые, впрочем, вовсе не прибавляли ему мужественности. Свои длинные, и тоже чёрные, волосы, молодой человек убрал под малиновый, шитый серебром и золотом берет с красивым белым пером, торчащим сбоку, и закреплённым дорогой золотой застёжкой украшенной мелкими жемчужинками. Одет это юноша был в переливающуюся на солнце мантию того же цвета, но такого странного покроя, что не сразу можно было определить, что это, дорожный плащ или балахон экзотического богача-студента.

Впрочем если у кого и возникали сомнения богат ли этот странный путешественник, то они сразу исчезали при взгляде на пуговицы этого балахона. Они были выполнены в том же стиле, что и застёжка на берете, и каждая стоила немалого состояния. Но внешность этого господина, как бы необычна она ни была, терялась и казалась незначительной на фоне его слуги-невольника, который шёл вслед за осликом пешком, и держал над головой своего хозяина опахало смахивающее на метлу, украшенную павлиньими перьями.