Трем девушкам кануть

Но в доме Юрая было тихо, шумные игрища потихоньку забывались, может, и утихомирятся ребята в конце концов!

Ездил Юрай и в деревню, привел в порядок Михайлову могилку. Выпил с мужиками, поговорили о том, о сем. О плохой жизни, которую объявили как хорошую, а она все равно, дура, идет по своим законам. Но главная тема была – богатство, которое увеличивается на одном полюсе ровно в той пропорции, в какой увеличивается бедность на другом. С точки зрения физики равновесия – правильно. Но как по-людски? Как? Бесконечная, как волос в супе, тема. Мудрее чаще разливать и чокаться, чем объяснить простому человеку, доедет ли колесо до времени и места справедливости? Или не на то колесо сели? Узнал Юрай, что, как и в случае с Михайлой, дело Ивана Тряпкина было закрыто в ту же секунду, как его открыли. Хоть вилы в бок, хоть наезд – не те поводы для нашей утомленной милиции. «Они пей, а мы их разбирай? – сказал, как срезал, участковый. – И все за те же деньги? Ставим точку».

Надо сказать, что точкой заканчивались и отношения с Нелкой. Тянуло в душе, саднило. «Но ведь и нелюбовь, – думал Юрай. – В песне бы спели – просто два одиночества. А откуда тогда тоска?.. Может, и не тоска… Была надежда (или ее туман), а проклятая Сулема со своим языком все нарушила, хотя, может, и Сулема ни при чем…» Нелка существовала в какой там ни есть, но в жизни нормальной. А он разными обстоятельствами из нормальной жизни оказался исторгнут, и весь вопрос в том, что или он переходит в жизнь обыденную, в которой нет и не будет места тому, что с ним случилось в последний год, или он берет Нелку в этот существующий вне закона, вне правил, вне морали порядок… Так неужели он такая сволочь, что подставит под удар еще одну жизнь?

«Но ведь уже все случилось, все. Иван Тряпкин – последний несчастный в этой истории, – думал Юрай и знал, что врет о последнем несчастном, что все еще впереди… Господи, прости, о чем это я?»

* * *

Все истории, отмеченные тебе судьбой, надо прожить. Тянуло к Нелке, а все равно прибивало к Сулеме.

– Тебе замуж надо, – говорил Юрай этой «частично женщине Востока», – а ты меня домогаешься. Я мужчина бедный, в себе не уверенный, а ты барышня избалованная, европейским сервисом тронутая…

– Брось, – отвечала Сулема. – Если бы ты на меня хоть чуть сердце положил, я б рискнула. Какой к черту сервис? Еще пять лет, и рожать будет поздно. А мне родить охота, у меня, бывает, в сосках стучит до полуобморока. Организм, можно сказать, криком кричит.

Сулема прижимается горячим боком.

– Юрай! Я не пристаю. Не навязываюсь. Но подумай своей головой. Какую-такую ты ждешь на этой земле? Неужели все-таки Нелку?

Пришлось провожать ее ночью, чтоб не травила душу. Вернулся и набрал номер Нелки. Было два часа. Тут же хотел бросить трубку, но Нелка ответила сразу, значит, не спала.

– Это я. Извини, что так поздно.

– Я не сплю… Включи вторую программу.

Шел жуткий репортаж о пропавших людях. Молодой полусумасшедший мистик страстно объяснял, что никакой трагедии в этом нет. Просто люди уже «перешли» в другое измерение. Все там будем после смерти, а некоторые – меченые – переходят живьем. Некто из богословов объяснял все разгулом сектантства. Уводят из стойла рабов Божьих специально обученные эмиссары дьявола. И только один мрачный и плохо говорящий полковник милиции сказал: «Да ну вас! Пропадают одинокие. После них остаются квартиры, комнаты. Миллионный, скажу вам, бизнес. Будь он проклят».

После передачи – уже в половине третьего – Юрай позвонил Нелке снова и спросил:

– Зачем ты это смотришь на сон грядущий?

– Мне тут недавно предлагали обмен. Без всяких на то моих заявлений. Юрай! Ты же знаешь, я так долго была атеисткой, что мне неудобно сказать, что я износила это мировоззрение до дыр. И обнаружила, что не осталось ничего, кроме веры в Бога. Вернее, желания в него верить. Но я стесняюсь своих старых нигилистических лохмотьев. Так я про что? Про квартиру. Этот… Который приходил… Юрай, это точно. Он эмиссар дьявола.

– Пахло козлом и серой? – Юраю хотелось какой-нибудь бездарной шутки, чтобы подавить в себе страх за Нелку. У нее крохотная хрущевка на втором низком этаже: цепкому малому подтянуться ничего не стоит.

– Нет, – ответила Нелка. – Пахло одеколоном «Сальвадор Дали». Но он не человек, Юрай, нет… То есть человек, конечно, я не до такой степени спятила, но это новая порода. Мичуринская особь. Знаешь, чего я в них боюсь? Того, что они ничего не боятся. Это так же ненормально, как наш страх перед всем и вся. В нашей Богом забытой стране одну аномалию поменяли на другую.

– Отсутствие страха, – начал было Юрай, но Нелка закричала громко, нервно.

– Это ужасно, Юрай, ужасно! На бесстрашии бесправия мир и закончится. Извини, Юрай, тебе это неинтересно.

– Я приеду к тебе сейчас, – сказал Юрай.

– Ты сошел с ума! Посмотри на часы! И вообще…

Оседлав какого-то романтического левака, который за плату попросил историю позабористей, Юрай рассказал про только что виденную телевизионную передачу.