Трем девушкам кануть

На кого же рассчитана эта грубая и бездарная подстава, которую может разоблачить первый попавший участковый, не говоря уже о нормальной службе сыска. Рассчитано на идиота. На него, Юрия Райкова. И для него единственного нашли вполне подходящего по экстерьеру сумасшедшего, даже отрастили ему козлиную бороду. Фигуранту-то без разницы, хоть кто он, хоть где он. В сущности, махинация на уровне бумаг. Одна больница, другая… За свой же счет перевозка, господа, какие претензии! Дурачок Юрайчик пальчиком диск покрутит – выяснит больницу. Очень хорошо. Придет в гости – тоже неплохо. Посмотрит издали… Найдет в глазыньках непролазную бесконечность? Найдет. Ах, Юрай, Юрай! Не стыдно ли вам?

Завязочки, тесемочки… Понесли же его черти…

И что теперь?

– Больной, который числится у вас Румянцевым, не Румянцев. Это не он…

Она продолжала смотреть в шкаф-стену-решетку. Врач.

– Никто никогда своих не узнает. Никто, – ответила она. – Всем кажется, что их сумасшедшие лучше. Что они не такие. А они, товарищ, или как вас теперь называть, именно такие. И имейте мужество это признать. А то приходят и тут же отказываются. Ишь, хитрованы какие!

Врач засмеялась от собственного ума и прямоты и подмигнула Юраю понимающим глазом. Даже настроение у нее поднялось. Хрястнула, вставая, коленками и выпустила Юрая на волю.

* * *

Пришло письмо от мамы. «Все путем, да, кстати, тебе это интересно. Сева Румянцев где-то в московской больнице, у него тяжелый нервный срыв, родители места себе не находят – такой был здоровый мужчина!»

Значит, или настоящий Лодя на самом деле в другой больнице, или его родители «в игре». Не давала покоя мысль, что с ним, Юраем, обращаются как с полоумным. Ведь подстава в больнице не была стопроцентной, из нее сразу торчали уши и буквы… Один заход в милицию – и пошла писать губерния. Не «тот» человек, а где «тот»? Даже не надо много усилий, одними телефонными звонками можно было поднять такой хипеж… Юрай тянулся к телефону, ну звони, балда, звони… Разворошили гадюшник.

Но сама рука останавливалась на полпути. Дурак, говорила рука. Ведь именно на это рассчитано! На твою первую примитивную реакцию. И в ответ на нее уже где-то приготовлены бумажки, объясняющие «недоразумение», и уже настоящий Лодя, без козлиной бороды и татуировки, будет предъявлен кому надо, и будет он в этом предъявлении непорочен, как младенец, ибо болен. Его как положили – так он и лежит с нервным срывом, и никуда с места не трогали, а путаница в бумагах – он-то при чем?! – черт ее знает, откуда. Он, Юрай, патологический склочник, прицепился к больному человеку, а тот и на самом деле больной, кранк по-немецки, и лежит с такого и по такое. Нате, смотрите… И уже не связать никогда Лодю с Михайлой, а о девушках, канувших летом, вообще говорить не будем. Их каждый день канет и канет несчитанное количество.

Поэтому начни он звонить, все кончится одним: его собственными неприятностями. И степень их могла быть разной. Между прочим, одну работу он уже терял.

Подстава, размышлял Юрай, имела и другой смысл. Фальшивым Лодей ему предлагали выйти из игры с чистой совестью. Человек спятил. Какие после этого суды и следствия? Кому? И зачем? Совестливому правдоискателю вполне комфортно можно жить с мыслью, что Лодя уже наказан. Какого тебе рожна, Юрай? Какого? Одним словом, прими, как факт, больного Лодю и смирись. Или побряцай оружием, но тоже смирись. Но тогда уже с позором.

Юрай позвонил Лидии Алексеевне, сказал, что видел Лодю, что он «на себя не похож» – понимай, как знаешь, что больница произвела на него «ужасающее впечатление» и как это она, Лидия Алексеевна, с ее связями и размахом, запихнула бывшего своего друга, амиго по-испански, в такую дыру, вот и люби ее после этого…

– Идите к черту, – тускло ответила Лидия Алексеевна. – Я уже поняла, что от мальчиков из российских глубин неприятностей много, а удовольствия чуть. Поэтому прошу вас исчезнуть навсегда.

Трубка была брошена, но теперь Юрай тихонько потирал руки. Ура… Тихое ура! Теперь они успокоятся. Теперь, когда уже нет Михайлы, Юраю приходится бояться за маму и тетку. Поэтому он позвонил Лидии Алексеевне и сдался. Он такой, он слабый… Не надо его травить никакой гадостью – сам умрет.

Пусть радуются! Пусть… В конце концов Юраю ведь тоже нужно время, чтобы привести приговор в исполнение. Он его получил. Это самое время.

А главное – Юрай вспомнил. Он вспомнил, что тогда забыл из разговора с Лидией Алексеевной. Ведь именно это забытое погнало его искать Лодю – он уже знал, чувствовал: что-то не так в этой болезни. Ведь как было тогда…

«…Затейте против меня дело! – кричал ей Юрай. – Затейте! Выведите меня на чистую воду! Нет же другого способа разобраться, как погибли три девушки, как убили Михайлу!»

У Лидии Алексеевны даже голос не дрогнул. А ведь он сказал: три! Три девушки, а тогда, летом, было две. Произошло, так сказать, увеличение смертей. И откуда московская барынька знает про смерть скотника Михайлы? Откуда? Он ей кто? Брат? Сват?