Трем девушкам кануть

Участковый врач, скорбно качая головой, выписала Юраю кучу лекарств, витаминов, дала бюллетень и посоветовала взять отпуск. Отпуск ему еще не полагался, «ходить по бюллетеню» в «наше время» вообще себе дороже. Пить же лекарства от газа-яда смешно, все равно что от гриппа смазывать ножку от кровати йодом.

Надо было жить. И в это «жить» – миролюбивое по старым юраевым деньгам понятие – надо было всандалить, впаять, встроить, вдвинуть, да так, чтобы и зазоров не осталось, то, что называлось раньше око за око или зуб за зуб. Как кому нравится. Совершить древнее библейское действо надо было изящно и легко, как в танце на льду фигуристки Пахомовой. Красиво и волнительно, как щебечут старые актрисы, оставаясь для всех скромным, незаметным тружеником эфира, о котором никто плохого слова не скажет и у которого становление новой жизни (офис-квартира под полом) вызвали небольшой сосудистый криз, но у кого не бывает? Кто нынче без кризов и кризисов?

Такова была теория, то бишь действо в голове.

* * *

Найти человека в большом городе и всегда непросто, а сейчас вообще пустой номер. Попытки последить за домом Лидии Алексеевны не давали ничего, телефон ее по-прежнему отвечал женским голосом. Попросить маму навести справку о Севе Румянцеве в Константинове Юрай боялся. До смерти боялся. Ему регулярно снился пожар на мамином дворе, ее беспомощный крик. Он даже написал тетке письмо, не съехаться ли им – пожилым интеллигентным дамам – для общего отгадывания кроссворда с фрагментами из «Науки и жизни»? Тетка ответила быстро и честно: очень опасно объединять старые привычки, фобии и мании под одной крышей. Человек к старости становится очень большим, даже если и усыхает до подростковых вещей. И чем дольше было одиночество, тем больше места занимает старый человек. «А мы, Юрай, давние вдовицы». Дальше шел пассаж о замках с проходами, башнями и подвалами, в которых только и место старику, где он вольно разместил бы свой скарб и был бы счастлив. «Чем бедней человек, тем больше у него скарба, – философствовала тетка. – Не в смысле рухляди, барахла, а в другом, понимаешь? Неосуществленное ведь все равно осуществляется… в душе. Юрайчик! Этому „в душе“ тоже надо место. Поэтому не толкай двух старух в плен друг к другу. Оставь им волю».

Это странноватое письмо, естественно, вызвало и другие странные мысли. Вот и он один. Вот и он обрастает исключительно тем, что «в душе». И уже даже странно представить в этом устоявшемся одиночестве кого-нибудь с параллельной его чашке чашкой, с чужим правом пересекать территорию его внутренней земли: ведь невзначай можно погубить не видные другому всходы или наступить на плотину? А где ты сейчас найдешь человека с легкой поступью и малым весом? Чтоб эфирно так, нежным колебанием существовал рядом и не существовал одновременно же?

Единственный человек – удивительное дело! – который возник при этом потоке мыслей, была Нелка. «Вот Нелка, – подумал он. – Хорошая девчонка… Можно сказать, лучше нет, но мы же постоянно в сваре. И это при том, что я стал с ней такой деликатный, аж самому противно».

Нелка позвонила через три дня. Собирается их старая «спутниковская» команда. «Я вообще не уверена, что хочу идти, но если ты мне составишь компанию…»

– Составлю, – ответил Юрай.

Они были хороши собой, эти бывшие комсомольские мальчики. Их лица, уже примелькавшиеся в рекламах разных там фондов, обществ и банков, и вживе были вполне улыбчивыми и доброжелательными. Разве что эта, еще не отточенная до артистизма, – манера слушать и слышать затылком. Этот напряг в плечах и лопатках. А с чего, спрашивается, напряг, если все свои? Так ведут себя только-только окончившие обучение молодые собаки. С ними уже можно выходить в свет, но, не дай бог, их случайно задеть: забывают, сволочи, образование.

Юрай с Нелкой примостились на подоконнике, пришлось, правда, прикрывать спину Нелки шторой – из окна дуло, зато обзор был что надо. Нелка тихо вела репортаж, кто есть ху, Юрай же тянул джин с тоником и думал, что – да! – в общем, все мило. Приятная тихая музыка, хорошие выпивка и закусь, веселые крики приветствий там и сям, но – если честно – то он бы предпочел за столом сидеть, а не бродить вокруг него… Он бы предпочел прежние, жизнью проверенные тосты про врагов, чтоб они сдохли, или что-нибудь про любовь и женщин.

«Неужели я такой старый? – подумал Юрай. – Посидеть охота…»

– Какие все чужие! – улыбаясь, тихо и грустно сказала Нелка. – Просто не узнать!

И Юрай, который тоже как бы жалел о чем-то ушедшем, на эту Нелкину печаль ответил: