Связь прервалась, видимо, кто-то посторонний был пропущен за «кавалергарды», лишая возможности Василия Колонтарева далее транслировать утреннюю сводку новостей.
Я удивленно посмотрел на свою спутницу. Глаза на ее тонком лице были какого-то нереально фиолетового цвета, но в остальном с ней всё было нормально, и никаких ищеек тайной канцелярии поблизости не наблюдалось, не считая, конечно, Ислентьева. Но его заподозрить было не в чем.
Дальше мы ехали молча, духота в возке становилась все более нестерпимой, и я уже начал клевать носом, убаюканный мерным покачиванием, когда в окошке появилась довольная улыбающаяся физиономия Ржевского. Поручик появился со стороны Лизаветы Кирилловны, и, видимо, потому брови на его лице тут же начали вытанцовывать канкан; и усы вытянулись, словно стрелка компаса. Мадам Орлова по достоинству оценила этот жест, одаривая поручика обворожительной улыбкой.
– Сударыня, а что, господин премьер-майор спит?
– Господин премьер-майор не спит, – внятно произнес я. – Если вы хотите ко мне обратиться, будьте любезны подъехать с другой стороны.
– Вот же змеюка английская, – продолжая улыбаться, произнес Ржевский на «непонятном» мне русском языке. – Зарядить бы тебе в ухо, чтоб не пыжился. – Он тронул поводья, чуть придерживая коня, и через мгновение оказался у моего окошка.
– О чем вы только что говорили? – осведомился я по-французски.
– Я только хотел сообщить вам, что солнце в зените и пора бы уже делать привал.
– Хорошо, – кивнул я и добавил по-английски: – А желание заехать мне в ухо я тебе, кобелю, припомню при первой возможности.
– Простите, ваше высокоблагородие, не понял?
– Я говорю, что нам необходимо беречь солдат и коней и незачем тащиться по жаре.
– Так точно, господин премьер-майор! – выпалил поручик, глядя на меня с подозрением, и, дав шпоры коню, скомандовал привал.