Трехглавый орел

– Слушаюсь, сэр. Хотя, если изволите заметить, приготовление пищи не слишком пристойное дело для женщины такого знатного рода.

– Гнить в каземате еще непристойнее. Потому пойди поторопи свою дорогую жену, собирать ей особо нечего. Да вот еще, следует докупить каких-нибудь платьев попроще, петербургские фасоны ей не по чину. И в путь.

– Даже не попрощавшись?

Я грустно усмехнулся.

– Полагаю, прощание уже состоялось. Так что, Питер, поспеши.

Мы выехали из Петербурга часа через полтора. Два десятка ахтырских гусар, сопровождавших посольство, гарцевали на невысоких буланых лошадках, возбуждая неподдельный восторг у жителей столицы и крестьян своими расшитыми золотым шнуром ментиками, экзотическими киверами, похожими на удлиненные турецкие фески, и начерненными, как смоль, усами, торчащими в разные стороны, словно шпаги. Зеваки провожали наш конвой до самой заставы, строя невероятные догадки на его счет. Воистину, гусары – не лучшая компания для конспиративной поездки. Но выбора не было.

Наш отряд хорошей рысью двигался в сторону Москвы, чтобы где-то на полдороге сменить коней на корабль и по каналу, прорытому велением Петра, идти в Волгу и далее, до Казани, где нынче находилась ставка полковника Михельсона. Дорога обещала быть однообразной и тоскливой, но это, впрочем, беда всех дорог, особенно когда путешествуешь по казенной нужде, то есть слишком быстро для того, чтобы изучать местные нравы, и слишком медленно, чтобы забить время в пути из пункта А в пункт Б какой-нибудь очередной голливудской ерундой.

Солнце медленно тянулось по небу на запад, и вечер крался за нами серым мохнатым волком, норовя преградить дорогу. Как и предрекал Редферн, почтовая станция показалась вдали, когда уже совсем смеркалось. Я отдал приказ останавливаться на ночлег. Дневная жара наконец-то спала, уступая место вечерней прохладе. Я ощутил себя много лучше. То ли лечебная настойка, которой поил меня Питер, то ли чистейший лесной воздух наконец-то истребили проклятую головную боль, и теперь, невзирая на пройденный путь, я чувствовал себя удивительно свежим, словно вырвавшимся из какого-то каменного плена. «Все уходит, – говорил великий мастер Ю Сен Чу, – все уходит, потому что жизнь – это движение, а остановка – это смерть. И когда все уходит своим чередом, нет повода грустить. Надо радоваться, что все идет именно так. Тот же, кто идет, обратив глаза вспять, не двинется вперед и не вернется назад. Он остановится и, следовательно, умрет. Иди вперед, мой мальчик, и путь в десять тысяч ли начнется у тебя под ногами».

Я горько усмехнулся. Сердце мое горело огнем. Душа рвалась обратно в особняк у Измайловского моста, как будто там оставалось еще что-то недосказанное и недопонятое, а тело устремлялось вдаль, куда-то к мифической Гиперборее, где, по уверениям древних, обитают одноглазые люди, разъезжающие на диких лошадях, и где рождается северный ветер несущий в дуновении своем холодную смерть.

– Ты сегодня грустный, Вальдар, – подъехал ко мне штаб-ротмистр Ислентьев, посверкивая новыми знаками различия и звеня чеканной уздечкой своего жеребца. – Что-то случилось?

– Да нет, – покачал головой я, – просто неважно себя чувствую. Съезжу погуляю, развеюсь.

– Один? – Ислентьев удивленно поднял брови.

Я показал на пистолеты в ольстредях и клинок у пояса.

– Не волнуйся, с разбойниками я как-нибудь управлюсь, а заблудиться в лесу мне с детства не удавалось.

Никита вздохнул.

– Видишь ли, у меня поручение везде следовать за тобой, не оставляя одного. А кроме того, разбойники – это полбеды. Даже волки, кабаны и медведи, которых в здешних местах тьма-тьмущая, тоже не беда, а вот коли леший тебя водить начнет, тогда пиши пропало.

Я уставился на своего приятеля так, будто он сообщил мне, что дальше мы поедем на автобусе.

– Друг мой, что ты такое говоришь? Какой леший?

– Тс-с, ты его громко не зови, у него в лесу везде уши, Поверь мне, Вальдар, не стоит тебе никуда ехать. Особенно сегодня ночью.

Я смотрел на него с нескрываемым интересом.

– А чем сегодняшняя ночь отличается от вчерашней?

– Сегодня особенная ночь. – Он тронул шпорами бока своего коня. – Послушай, Вальдар, ты мне друг, и поэтому я не стану висеть у тебя на ногах жерновом. Но вот тебе крест, сегодняшнюю ночь лучше провести на постоялом дворе. А уж тем более, – он улыбнулся, – нам еще следует обмыть новые чины. Вы не забыли, господин премьер-майор?

– Благодарю за напоминание, господин штаб-ротмистр! Ну что ж, заказывайте банкет. Я скоро присоединюсь к вам.

Я посмотрел вслед удаляющемуся Ислентьеву. Двор почтовой станции был уже забит нашими гусарами, спешившими заняться своими лошадьми и оттого более сейчас озабоченными стойлами, овсом, водой и уж никак не особенностями этой ночи. Я подозвал Редферна, суетившегося во дворе с нашими вещами.

– Что сегодня за ночь, Питер? – поинтересовался я, гарцуя на своем скакуне.

Редферн поднял на меня удивленные глаза.

– Ночь? Ночь сегодня особая, купальская. Да вам-то откуда о том известно, милорд?

– Расскажи подробнее. Было бы известно, у тебя не спрашивал бы.