– Темнота ты, как есть темнота. В люрексе он самый блеск. А генерал без блеска, что петух без перьев. Желаешь гривенник за аршин, на том и сойдемся.
– Не губите, княже, сам по осьмнадцати копеек брал. Отцом клянусь!
– Э, купец! Хоть божись тут, хоть не божись, почем я знаю? Может, у тебя отца-то никогда не было. А уж коли осьмнадцать копеек платил, сам себе злобный дурак. Никто тебе в мошну силой не лез. По-европейски тебе говорю, такого сукна уж, почитай, нигде не носят. Еще чуток поторгуешься и полцены не вернешь. Десять копеек с грошем за аршин – моя последняя цена.
Торг продолжался еще довольно долго. За это время я выяснил, что подобные ткани уже не в ходу у китайского императора, что Папа Римский никогда бы не согласился шить себе сутану из такого сукна, и много других подробностей из жизни великих и малых мира сего.
– Ну ладно, – махнул рукой купец. – Только из почтения к вашим боевым наградам. Хоть режьте меня, а меньше не могу. Двенадцать копеек.
– От же ж языкатый, бисов сын. – Лис укоризненно потряс пальцем. – Умеешь уговаривать. Двенадцать копеек, по рукам. Идет.
Услышав заветную команду, я выскочил из возка, в котором ожидал своего часа, и, стараясь по пути состроить как можно более грозную физиономию, преувеличенно громко затопал по ступеням купеческого крыльца.
– К кому изволите? – Дремавший в сенях Прошка попытался преградить мне дорогу.
– Я т-тебе дам «изволите»! Я тебя счас самого изволю вдребезги и пополам! – прорычал я, не разжимая зубов и для острастки бешено вращая глазами.
Дверь в светлицу распахнулась, открытая лакейской спиной, и вслед за рухнувшим слугой картинно, словно статуя Командора в спальню донны Анны, вломился я, сжимая в одной руке обнаженную шпагу, в другой, словно тореадорскую мулету, чахлый обрывок ткани неопределенного цвета и неопределяемого качества, которым нынче порадовал нас Лис.
– А-а-а, – прогремел я, – вот ты где-е-е! Отродье бешеной гиены! Ты что же этой, злодей, императорский заказ ни в грош не ставишь? На мундиры солдат ее величества ветошь поставляешь? Да я тебе сейчас. – Я театрально взмахнул клинком, словно отгоняя назойливых мух, и заскрежетал зубами. Врожденная кровожадность отпечаталась на моем лице так же ясно, как дневная сенсация в вечернем выпуске «Тайме».
– Как вы разговариваете с почтенным купцом, господин майор? – Лис резко встал и грохнул тростью об пол.
– Не вмешивайтесь, ваша светлость! Я исполняю службу императрицы, и я вспорю этому мошеннику брюхо.
– Нет, я вам не позволю этого сделать! – Лис патетически извлек клинок из ножен. – Быть может, это какая-то ошибка и вы убьете невинного человека! Господин премьер-майор, сколько можно убивать?! Ваши руки по локоть в крови!
Я, широко взмахнув, аккуратно щелкнул концом шпаги по фарфоровому чайнику, венчающему самовар. Как и ожидалось, он разлетелся на десяток осколков, забрызгивая все вокруг густой заваркой.
– Что вы себе позволяете, майор! – Лис извлек из ножен свою шпагу.
Наши клинки скрестились.
– Господин генерал, я помню, что вы для меня сделали, но этот человек вор. Как вы можете защищать его?
– Спрячьтесь пока, – через плечо кинул Лис, – и ничего не говорите. Почтеннейший купец, вы что, с ума сошли – связываться с майором Камдилом? Да это же один из опаснейших людей в России.
– Дык что же мне делать-то? – пролепетал Череповатов, стараясь забраться под стол.
– Молчите, я попробую с ним договориться миром.
Мы радостно прыгали по комнате, опрокидывая табуреты, светильни, круша мебель и приводя в полную негодность посуду.
Спустя мгновение все было кончено, лишь толстый туляк-самовар с торчащей шпагой в боку стоял, обреченно повесив свой краник-нос.
– Господин премьер-майор, – горделиво вещал Лис. – Как видите, победа за мной. Я требую от вас не чинить зла этому достойному человеку. – Он повел рукой в сторону Череповатова, примостившегося под столом.