Трефовый валет

Почему-то эта мысль казалась Элли отвратительной, невыносимой. Если бы у капитана была жена, у нее, Элли, была бы репутация, работа и будущее. Однако слово «жена» извивалось у нее в голове, как червяк, и вызывало тошнотворное чувство. Нет, эти желудочные спазмы начались у нее из-за душевного расстройства. Настроение было настолько испорчено, что она даже не могла смотреть на пирожные. Судя по всему, обедать она тоже не сможет. Но по иной причине. Как она встретится с другими женщинами в столовой? Ведь все они знали правду и думали, что статья в газете – просто шутка по адресу кэпа Джека, на которого спихнули чужую дочку и женщину, не являющуюся его любовницей. Конечно, они смеялись, эти девушки, сдающие карты, и дамы полусвета, служащие в клубе, потому что у них не было доброго имени, которое можно было потерять. Но у нее, Элли, украли нечто ценное, и она была подавлена этим, как если бы потеряла отцовские часы или обручальное кольцо матери. Она не могла бы сидеть за столом и слушать, как дамы из клуба капитана Эндикотта болтают о своих друзьях-мужчинах и обсуждают то, сколько надеются заработать сегодня ночью.

Она не хотела видеть также и озабоченного лица капитана. Он сказал, что может заставить газету публично отказаться от своих утверждений, но сказал он это как-то неуверенно, поскольку, как и она, понимал, что гвоздь, вбитый в стол, оставляет след, даже если его вынуть.

И что же теперь делать?

Она, конечно, может уехать. И ей даже следует уехать – взять все свои деньги, заказать место в карете, выезжающей из Лондона… Уехать как можно быстрее от сплетен и как можно дальше от повес с обаятельными манерами – но куда?

В Бат? Тем много старых больных женщин, а им иногда требуются компаньонки и сиделки, или в Манчестер, где фабриканты-магнаты хотят, чтобы их дочери обучались благородным манерам. Но ни в одном из этих мест она никого не знает – да и вообще ни в каком другом месте, – кто мог бы предложить ей жилье или работу. Если жители отдаленных районов получают лондонские журналы, имя Элли может добраться туда гораздо раньше, чем доберется она сама. Она может потратить деньги на поездку и питание, остальное – на жилье, но при этом не найти работы.

Этой мысли было достаточно, чтобы кому угодно стало не по себе, особенно женщине, которую выставили из родительского дома после смерти отца. Лишенная всего, сбитая с толку тем, что ее любимые родители не обеспечили ее, Элли была тогда в ужасе. И теперь она опять была в ужасе.

А Харриет? Разве она может бросить бедную малышку?

С легкостью, как ей по большей части казалось, и с чистой совестью. Но иногда, вот как теперь, этот ребенок был приятен, словно леденец на палочке. Девочка пообедала и поднялась наверх, прихватив про запас тарелку с пудингом. Она очень старалась вести себя тихо, потому что понимала – Элли неважно себя чувствует и расстроена. Теперь Харриет была просто ангелом. Сидела за туалетным столиком и рисовала.

Она рисует? Элли сняла со лба салфетку, смоченную в лавандовой воде, спрыгнула с кровати, чуть не споткнувшись по дороге о собаку, и выхватила из рук подопечной румяна, губную помаду, пудру и маленькую баночку с чем-то темным.

– Немедленно вымойте лицо, юная леди! – приказала Элли, протягивая руку за снятой салфеткой. – Сию же минуту!

И не дожидаясь, когда девочка возьмет салфетку, Элли принялась оттирать ее щеки; она не жалела сил, стараясь удалить грим, а если удастся, то и веснушки с лица Харриет.

– Где ты взяла эти… эти мерзкие краски? – воскликнула Элли, перекрикивая завывания девочки.

Собака тоже начала подвывать, но затихла, когда Элли пригрозила ей мокрой салфеткой.

– Я выиграла, их у мисс Соланж. Это та хорошенькая черноволосая леди.

Многие женщины, работающие у капитана Эндикотта, были черноволосыми и хорошенькими, так что объяснение Харриет ничего не дало Элли, да это и не имело значения. Харриет не следовало разговаривать с женщинами, которые красят себе лица, тем более заключать с ними пари. Миссис Семпл хватил бы удар… по дороге на ее новую родину с деньгами Харриет. Одно дело – воровство, другое – заключение пари.

– Выиграла? Что ты хочешь этим сказать? Ты играла с ней в кости?

– Нет. Она поспорила, что я не смогу съесть за обедом пять порций заливного угря. И я смогла.

– Ох. – Говорить девочке, что нельзя заключать пари, тогда как ее опекун владеет игорным домом, – пустая трата времени. Равно как и запретить ей разговаривать с женщинами, с которыми они обедают. Кажется, в этом доме крашеные женщины будут единственным обществом Харриет.

– Ты слишком мала для того, чтобы краситься. Тебе не нужно этого делать, ты и так хорошенькая.

– Тогда возьмите их себе, если хотите.

Это потому что она старая и некрасивая? Элли принялась тереть щеки Харриет еще усерднее.

– А знаете, что я сегодня еще делала? – спросила девочка, когда Элли закончила вытирать с нее румяна.

– Не знаю и знать не хочу, – сказала Элли, сама же подумала, что, возможно, выслушав рассказ девочки, она повеселеет.