Дальше он сказал что-то вроде того, как, верно, мне будет одиноко, если брат женится, и потому надо самой выходить замуж. А я возразила, что пока Эдвард кажется убежденным холостяком; когда-то, добавила я, мне показалось, что в Ирландии он влюбился. Но девушка дала ему отставку. Фергюс весьма заинтересовался этой историей, но сказать ему мне было почти нечего, это был единственный случай, о котором брат предпочитал умалчивать в разговорах со мной. Фергюс сказал, что хотел бы как-нибудь увидеться с Эдвардом, я ответила, что да, это было бы здорово, если, конечно, нам когда-нибудь удастся выбраться из этой чертовой пустыни. Потом я попросила его рассказать о себе. Он вывалил целую кучу своих военных и послевоенных приключений в духе Мюнхгаузена; то есть они прозвучали бы россказнями знаменитого барона в чьих угодно устах, но я была достаточно наслышана об О’Брайане, чтобы поверить в их достоверность. То есть в любом случае они были основаны на фактах, хотя знаем же мы, что ирландец всегда готов украсить правдивую историю любым количеством живописных фантазий, просто чтобы сделать ее повкуснее. Фергюс был в этом деле настоящим артистом. Я расспрашивала о его довоенной жизни, но от этих вопросов он уходил. Впрочем, обмолвился как-то, что родителей своих не знает и что ему приходилось работать на земле. Но это и все, что мне удалось узнать про жизнь О’Брайана до войны. На следующий день Фергюс снова занялся починкой шасси. С моей помощью ему удалось приподнять брюхо самолета, для чего он использовал части автомобиля и еще бог знает что и под конец соорудил какое-то чудище в духе Хита Робинсона[55], которое, по его утверждению, должно было оторвать нас от земли. Руки у него были абсолютно гениальные. Я заметила, что эта сковородка развалится на куски, едва столкнется с малейшим препятствием, то есть не пробежит по земле и пяти ярдов, но он возразил, что мы соорудим взлетную полосу. Так что ближайшие два дня – к тому времени я уже вполне оправилась физически – мы провели, выравнивая сотню ярдов этой богом забытой бугристой поляны и засыпая лопатами землю в просохшие после дождей каналы. В общем, от земли мы оторвались, но в самом конце дорожки наткнулись на что-то твердое, в результате чего шасси, которые и так на соплях держались, снова покосились, и когда мы приземлились в Каире – Фергюс настоял, чтобы мы летели туда, а не в Хартум, потому что, по его словам, лечебницы в Каире лучше, – они треснули. Фергюс кое-как сел на брюхо, ну а я решила, что недели в кровати мне хватит; в конце концов, в лечебницу отправились мы оба. Ах да, забыла сказать: перед отлетом Фергюс прикрепил на лобовое стекло машины лист бумаги с надписью Per Aspera Ad Astra[56], а на заднее – издевательское послание, адресованное властям Хартума. Поисковая партия нашла машину на следующий день, и до меня доносились слухи, что записка вызвала в официальных кругах Хартума немалый переполох.
– Ну что ж… э-э… – большое спасибо, – после продолжительной паузы сказал Найджел. А что еще ему оставалось сказать?
– Не за что. Всегда к вашим услугам, – иронически поклонилась Джорджия и тут же добавила: – Хотите верьте, хотите нет, но все было именно так. Наверное, вы очень симпатичный человек, ведь я никому больше не рассказывала этой истории. – Голос Джорджии звучал неуверенно, она словно подбирала слова осторожно, на ощупь – так делает первые шаги выздоравливающий. Найджел, глядя в пространство перед собой, видел не мокрые спутанные ветви буков, но молодую женщину в пустыне, стреляющую в своего свихнувшегося попутчика с сочувствием не большим, нежели то, что испытываешь, убивая бешеного пса, – либо ты, либо он. А может быть, каким-нибудь загадочным образом вопрос и сейчас стоял точно так же: либо ее жизнь, либо жизнь О’Брайана? И ту же молодую женщину он видел перед собой нащупывающей в кармане флакон с синильной кислотой. «Действует быстро и надежно». Веселое дело. Дух захватывает. Шоу продолжается. Найджел заговорил с не характерной для себя резкостью, что заметно удивило Джорджию:
– Вы сказали «синильная кислота»?
– Что? Ах да. А в чем дело?
– Да нет, просто совпадение, – грустно откликнулся Найджел. – Именно ею отравили Нотт-Сломана.
Джорджия мигом утратила столь трудно обретенное за последний час хорошее настроение. У Найджела возникло ощущение, будто он нанес удар по только начавшей затягиваться ране. Но ничего не поделаешь, придется идти дальше.
– А как вы распоряжаетесь этой жидкостью в перерывах между экспедициями?
– Дома держу, в надежном месте. Бывает, просто выливаю.
– А сейчас ее можно найти у вас дома?
Джорджия заколебалась, потом ответила, едва ли не шепотом, словно сомневаясь, стоит ли говорить.
– Полагаю, да.