Требуются доказательства. Бренна земная плоть

– Похоже, О’Брайан в любой момент был готов процитировать пьесу. Помнишь, Филипп, как он начал читать за ужином: «Твою ли плоть могильный червь упорно поедает? И для тебя ль она ту жертву принесла?» Если б я тогда же вспомнил три строки, предшествующие этим, решение загадки пришло бы мне сразу. Вот они…

И Найджел продекламировал эти строки голосом негромким и, как обычно, хрипловатым, но исполненным истинной страсти. Джудит Фиер, эта чудесная несчастная невинная девушка, которую он никогда в жизни не видел, была в его глазах существом не менее реальным, чем двое друзей, слушавшие его в этот момент:

Сейчас я сам себя готов судить за то,
Что красоту ее лелеял беспредельно; но смерть ее
Найдет особое отмщенье…

– И верно, – после продолжительного молчания вновь заговорил Найджел, – смерть Джудит Фиер нашла особое отмщенье. – Эти строки были на языке у О’Брайана, когда он мстил за нее ценой собственной смерти. Да и вообще речи беспощадного Уэндиса, чье сердце было разбито, должно быть, месяцами стучали ему в голову. Что там говорить, самые первые слова, которыми он встретил меня в Чэтеме, были слова Уэндиса; и если бы я был хоть немного сообразительнее, то быстро бы понял, что он дает мне ключ к решению всего этого страшного дела. Я рыскал по садовому домику, он поймал меня на том, как я разглядываю фотографию Джудит Фиер, подошел со спины и сказал: «Краса и слава этих стен». Помню, тогда я нашел это замечание довольно странным. А в тот день, когда Кавендиш покончил с собой, я перечитал «Трагедию мстителя» и на второй странице наткнулся на следующие строки. Уэндис взывает к черепу:

Ты смерти панцирь – этих стен краса и слава,
В тот час, когда прекрасный лик невесты нареченной…

Панцирь смерти – месть О’Брайана Нотт-Сломану – скрыта в скорлупе ореха. Ей же подобна и смерть самого мстителя, ибо там таится объяснение гибели двух его врагов. «Печальна эта повесть». О’Брайана нельзя было не любить. Но любовь его была похоронена в могиле Джудит. После ее самоубийства, с того дня, когда он сбил первый вражеский самолет, и до момента, когда собственным телом захлопнул ловушку, поставленную Кавендишу, жизнь была для него трагедией мстителя, панцирем смерти.

В комнате воцарилось долгое, тяжелое молчание, нарушаемое ровным шумом проезжающих мимо машин. В какой-то момент Филипп Старлинг поднялся на ноги:

– Ну что ж, старина, могу гордиться таким учеником. Единственное, что утешает во всей этой истории, – исчезновение Нотт-Сломана. Гнусный тип.

– Я бы так не сказал, – негромко возразил ему Найджел. – Не единственное.

Чудесное печальное лицо Джудит Фиер – лицо эльфа – постепенно таяло перед его внутренним взором, и из туманного будущего ему, кажется, улыбалась Джорджия Кавендиш.