Трава была зеленее, или Писатели о своем детстве

Отец возмущается, встает с кровати. За окном лишь слегка посерело. Его белая майка движется в темноте сама по себе, словно он стал Человеком-Невидимкой. Эту книгу я прочел недавно и несколько дней фантазировал, как буду бродить по общежитию, заглядывая во все комнаты незамеченным. Впрочем, у нас можно и так зайти к любому соседу без всякого приглашения. Если там ужинают, тебя посадят за стол, от души навалят в тарелку жаренной на сале картошки с луком и, глядя, как ты уминаешь (хотя дома та же самая картошка в горло не лезет), начнут расспрашивать про отметки. А если, например, проведать Алексеевну, старуху с мучнистым лицом и фиолетовыми губами, она обязательно покажет чашку с царским вензелем, которую ей бесплатно подарили в 1913 году на Ходынке. У нее в комнате всегда пахнет валерьянкой, а черный кот Цыган прыгает по шторам, как обезьяна.

Единственные соседи, у которых я никогда не был в гостях, это Комковы. Они вообще никого к себе не пускают, да и сами редко выходят наружу. Порой во двор погреться на солнышке выползает старик Комков, одетый в синие галифе и странный серый китель с накладными нагрудными карманами. Он никогда не подсаживается к мужикам, которые стучат под окнами костяшками домино. Соседи за глаза зовут его «вредителем». Одни говорят, что он десять лет сидел, другие, что валил лес, третьи, что лежал на нарах. В общем, не понятно… Многочисленная семья Комковых глухо обитает в целых двух комнатах с прихожей и собственным умывальником! Оттуда время от времени доносится тяжелый неприятный запах.

— Самогон варят, — за воскресным обедом высказал догадку дядя Юра.

— Да-да, точно: я видела Комчиху с целой кошелкой дрожжей, — подтвердила мать и подозрительно посмотрела на мужа.

— И куда только смотрит ОБХСС? — возмутился он, отводя глаза.

— Надо заявление написать! Из-за них Шутов допился!

— Не бери, Лида, греха на душу! — попросила бабушка. — Их будут судить, а тебя стыдить!

Воображая себя Человеком-Невидимкой, я не собирался проникать к Комковым. Зачем? А вот заглянуть, когда снова поеду в пионерский лагерь, в девчачью душевую — это другое дело! Когда прошлым летом Витька Лемехов на спор к ним залез, поднялся такой гвалт, что его чуть из лагеря не выгнали, зато он успел заметить и сообщить всем: у Флюрки Хаббидулиной волосы «там» совсем уже, как у взрослой. Конечно, Шуры Казаковцевой в моих мечтах о невидимой безнаказанности нет и быть не может: мне вполне хватает ее худенького умного лица и больших зеленых глаз.

…Отец, гремя коробком, подходит к окну, встает коленом на широкий низкий мраморный подоконник, открывает форточку и чиркает спичкой, которая вспыхивает в сложенных ладонях и напоминает лампу под красным абажуром в комнате у бабушки. На миг в рыжем свете отчетливо видны его кудрявые волосы, густые сдвинутые брови и небритые щеки, западающие при затяжке. Я осторожно приоткрываю глаз: отец курит над моим аквариумом, иногда пепел падает в воду, а рыбкам это вредно. В комнате пахнет «Беломором» и веет свежестью.

— Ребенка простудишь! — сварливо предостерегает мать.

— Пусть закаляется! Ему в армию идти!

— Закрой!

— Докурю и закрою. Спи! Ты же спать хотела!

Март. Ночи еще холодные. Как говорит бабушка: «Пришел марток — надевай трое порток!» Но все готовятся к весне. Дворники уже ломами раскололи на мостовой лед толщиной с «Книгу о вкусной и здоровой пище». Огромные куски они сложили пирамидами, но пока еще не увезли на грузовиках и не свалили в Яузу. Мы играем в «царя горы». Меня сбросили с самого верха, я упал в лужу и загваздал масляной грязью новый белый свитер, связанный мне ко дню рождения тетей Валей. Сначала я хотел оттереть пятно ацетоном, который потихоньку дал мне бывший моряк дядя Гриша из шестой комнаты. Не удалось. Дождавшись, когда родители уйдут в вечернюю смену, я вскипятил воду, развел в тазу целый брикет хозяйственного мыла, но в результате свитер, прежде белый, весь стал свинцово-серым, как мертвый Шутов. Отжав мыльную воду, я сунул тетин подарок в диван и стал ждать, пока натворю еще чего-нибудь, чтобы пострадать сразу за все.

— Почему в комнате пахнет сыростью? — спросила, вернувшись со смены, мать.

— Я рыбкам воду менял.

— Правильно, а то сдохнут, как в прошлый раз!

— Это из-за пепла!

…Отец в опасной близости от моего аквариума курит свой «Беломор», который не переносят даже лютые волжские комары, и внимательно присматривается ко мне. Я это чувствую и стараюсь не шевелиться, дышать ровно.

— Профессор спит, — многозначительно сообщает он матери.

— Нет! — твердо отвечает она.

«Профессор» — одно из моих прозвищ. Родители говорят, что так звали меня еще в детском саду. На обычный вопрос, как я вел себя в течение дня, воспитательницы всегда отвечали: «Хорошо вел! Другие носятся, орут, проказят, а ваш все время сидит и думает, как профессор. Не ребенок — чудо!» Потом это прозвище забылось, и я стал «Гусем лапчатым», так как у меня низкий гемоглобин. Затем меня долго звали «Пцырохой». И до сих пор иногда так называют. Это особая история.