Траурный марш по селенью Ранкас

Алькальд Янауанки, лавочники и мальчишки подошли поближе. Монета сверкала золотом в последних солнечных лучах. С суровостью, не подобающей вечернему часу, алькальд воззрился на нее, поднял палец и сказал: «Не трогать!» Весть разнеслась мгновенно. Все жители города Янауанка вздрагивали, услышав, что дон Франсиско Монтенегро, судья первой инстанции, потерял монету в один соль.

Любители происшествий, влюбленные пары и пьяницы вышли из ранних сумерек, чтобы на нее полюбоваться. «Монета самого дона Франсиско!» – в упоении шептали они. Наутро, спозаранку, местные торговцы робко осмотрели ее, приговаривая: «Монета дона Франсиско!» Помня строгий наказ директора («По вашему неразумию родители ваши могут попасть в тюрьму!»), школьники восхищались ею в полдень, когда она лежала в солнечных лучах на бледных эвкалиптовых листьях. Часа в четыре восьмилетний мальчишка решился тронуть ее прутиком; на этом и завершилась дерзость янауанкцев.

Никто не коснулся ее ни разу целых двенадцать месяцев.

Волнение первых недель улеглось, город привык к монете. Торговцы – передовой отряд стражи – зорко следили за любопытными: последний попрошайка знал, что, взявши монету, на которую теоретически можно купить пять галет или несколько персиков, он обрекает себя на тюрьму в самом лучшем случае. Но смотреть на нее ходили. Жители привыкли гулять мимо нее. Влюбленные встречались там, где сверкал маленький диск.

О том, что на площади лежит монета, удостоверяющая честность гордой Янауанки, не знал лишь один человек – сам судья.

Каждый день, когда смеркалось, он обходил площадь ровно двадцать раз. Каждый день проделывал он снова и снова двести пятьдесят шесть шагов, обходя пыльный прямоугольник. В четыре часа тут кишит народ, и в пять народу немало, а в шесть нет никого. Никто не запрещает гулять в шесть, но гуляющие то ли устали, то ли ужинают, а сюда не идут. В пять часов над решеткой балкона, украшающего трехэтажный дом, где окна, словно туманом, плотно закрыты занавесками, появляются плечи и голова крепкого, даже толстого человека с желтым лицом почти без губ. Ровно шестьдесят минут он неподвижно смотрит выпуклыми глазками на умирающее солнце. Что он видит? Считает ли он свои богатства и стада? Обдумывает ли суровые приговоры? Посещает врагов? Кто его знает! На пятидесятой минуте он разрешает себе взглянуть правым глазом на часы, спускается вниз, выходит, из парадных дверей и важно вступает на площадь. Она уже пуста. Даже собаки знают, что от шести до семи лаять нельзя.

Через девяносто семь дней после того, как у дона Франсиско выпала монета, кабачок Глисерио Сиснероса изрыгнул несколько пьяных. По злому наущению, зеленого змия некий Энкарнасьон Лопес предложил завладеть легендарной монетой. Пьяные направились к площади. Было десять часов. Чертыхаясь сквозь зубы, Энкарнасьон осветил монету фонариком. Пьяные послушно вторили его движениям. Он поднял монету, погрел на ладони, положил в карман и растворился в лунном свете.

Проспавшись, он увидел застывшее, словно гипс, лицо жены и понял, как велик ее гнев. Когда он, бледный, как свеча, которую его жена ставила перед чудотворным распятием, добирался до площади, все поспешно закрывали двери. И, лишь поняв, что сам он, словно в забытьи, положил монету на первую ступеньку, он пришел в себя.

Зима, ливни, весна, осенние бури и холод поочередно наступали на монету. Округа, где главным занятием был угон скота, покрылась глянцем непредвиденной честности. Все знали, что на главной площади лежит обыкновенная монета с хинным деревом, ламой, рогом изобилия, гербом республики с одной стороны и нравственным назиданием Государственного банка – с другой. И никто ее не трогал. Внезапный расцвет добронравия разбудил гордость старожилов. Каждый день они спрашивали школьников: «А как там монета?», и те отвечали: «Лежит». – «Никто не тронул?» – «Три погонщика на нее смотрели». Тогда старики поднимали палец и сурово и торжественно говорили: «Как же иначе! Честным людям замки не нужны».