– В территориальном смысле, понятно, – уточнила мама. – По моим подсчетам, ты к Гамбургу приближаешься.
– К Гамбургу и приближаюсь, – сдался он.
– И тетя Лида так сказала, я говорила с ней только что.
– О чем?
– О тебе… о чем же еще?
И действительно, о чем же еще говорить с тетей Лидой, как не о нем!
– Тетя Лида мне всё про тебя рассказала, она же свежим глазом тебя видела… ну, в смысле давно не видела, а теперь вот увидела. Ты постарел.
– За последнюю неделю, что ли? – огрызнулся он. – Ты же меня сама неделю назад видела! Даже меньше чем неделю.
– Ну… я-то таких вещей не замечаю, для меня ты всегда одинаковый, – не дала себя спровоцировать мама. – А тетя Лида говорит: постарел, осунулся.
«Осунулся»…
– Что еще говорит тетя Лида?
– Еще тетя Лида говорит, что за границей всем русским плохо. Особенно, говорит, в Дании.
– Она же никогда не была в Дании! – возопил он.
– Так по тебе ведь видно… что плохо.
– Мам, давай мы сейчас этот вопрос не будем обсуждать. Приеду домой в следующий раз – побеседуем, а то тебе дорого – на мобильный за границу звонить.
– Ничего не дорого, у меня пенсия! Ты мне просто коротко скажи: тебе там плохо?
И это – после четырнадцати лет, прожитых им в Дании! После всех его рассказов и даже – после всего его красочного вранья… которого, разумеется, могло бы и не быть, но маму ведь не устроил бы пересказ его вполне и вполне обычной, среднего достатка и разнообразия, жизни. Как не устроил бы и другой ответ – тоже честный: мама, я не знаю, хорошо мне в Дании или плохо, я просто живу в Дании, это теперь моя страна – и я нахожусь здесь, не задавая себе вопроса,
– И коротко, и длинно: мне «там» хорошо, лучше не бывает.
– А ты зачем вообще-то поехал в Данию?
Ну, совсем, что называется, полный вперед!..
Словно это у них с мамой первый разговор за четырнадцать лет! Словно и не было его сорока с лишним приездов в Россию: ты зачем
– Да я уж и не помню зачем!
Хоть бы Telia вмешалась… прервала бы это все, не нужно это все, у мамы плохое настроение, поздно, в Твери опять час ночи, скорый поезд «Москва – Хельсинки» стоит на первой платформе, если дернуть стоп-кран, можно еще что-то успеть…
– Напрасно ты раздражаешься, я просто спрашиваю.
– Да я не раздражаюсь нисколько… я просто отвечаю!
– Ну, понятно, понятно. А почему у вас с Кит детей нету? Вы бы родили кого-нибудь и мне отдали, я бы тут воспитала… – от всех бы забот вас освободила.
– Мам, при чем тут Кит… какие дети? Мне скоро шестьдесят!
– Шестьдесят не скоро еще… Ох, Господи, как время-то идет. В купе там кто с тобой?
– Немцы, я же по Германии еду. Они спят уже все.
– А ты почему не спишь?
– Я с тобой разговариваю, из коридора.
– А я перед тем, как тебе позвонить, задремала – и вдруг мне показалось: ты входишь. Даже вздрогнула. Это сон такой был… явственный очень.
– Ты давай ложись уже, времени час ночи в Твери, до завтрашнего утра… дня, ммм, часов до… до часу-двух никаких новостей не будет. А там я через день уже в Дании, в Ютландии, так что больше можешь не беспокоиться.
– Нет уж, я только тогда перестану беспокоиться, когда ты из дома позвонишь. Ютландия тебе теперь не дом, все может случиться. Тетя Лида и вообще про Данию говорит: плохая страна, маленькая, провинция Европы… медвежий угол.
И тут он встал на защиту Дании. Он всегда вставал на защиту Дании, когда о Дании начинали говорить плохо, и на защиту России – когда о России. Разразился пламенным монологом, который, услышь Дания этот монолог, поверг бы и ее саму в благоговейный трепет. Получилась такая… бравурная колыбельная. Под нее маме, даст Бог, будет легко заснуть.
– Ну ладно, спокойной ночи тогда…
– Спокойной ночи, мамуль, не волнуйся ни о чем. Дания – лучшая страна в мире.
– Ну, слава Богу, слава Богу…
Оставалось вынуть из кармана фляжку с баллантайнсом: так ведь и сопьешься, не ровен час. Отхлебнул глоток, поморщился… гадость и гадость. Закусить пришлось опять жевательной резинкой, но это не беда, дело привычное.
Ах, мама, мама… Дания или не Дания – какая разница! Западная Европа вся одинаковая. Как говорит один из его московских знакомых, сильно продвинутый и вообще: «Ну, был я в Дании – ничего особенно, та же Голландия». И правильно, та же Голландия, ничего особенного! В Копенгагене, кстати, даже Город голландцев есть – райончик такой, один в один Амстердам, вот.
Сам он – раз и навсегда, кажется – понял Европу (правильно или неправильно понял – его личное дело) лет десять назад.
В Копенгагене, стало быть.
В июле, в воскресенье, во второй половине дня.