Транскрипции программы Один с сайта «Эхо Москвы». 2016 Июль-Декабрь

Он был артист, художник в высшем смысле. И лекции его были артистичны. Чего стоит вот этот всегда мною упоминаемый на собственных лекциях великолепный стилистический приём. Он занавешивает все окна в аудитории, гасит свет. Потом включает одну лампу и говорит «Пушкин», вторую — «Лермонтов», потом третью — «Тургенев». А потом кнопкой открывает все занавеси в зале — и солнечный свет врывается в аудиторию! — и он громовым голосом кричит: «А это — Толстой!» Да, действительно, в нашем освещении, в освещении наших знаний о человечестве Толстой есть такой хлынувший, причём дневной органический свет, рассеявший тьму, множество предрассудков и самогипнозов.

Я очень люблю набоковские лекции о «Дон Кихоте». Мне интересны его лекции о Прусте и об Улиссе. Но я не очень согласен с теми оценками, которые он расставляет. Совпадаем мы только в оценках Достоевского, пожалуй, и здесь я ничего не могу возразить. Хотя тоже некоторую метафизику его, я думаю, он недооценил. В советской литературе он понял очень мало, хотя безошибочно выделил Ильфа и Петрова. Набоков же такая христианская душа.

«Что вы могли бы сказать о таких скорее «антагонистичных» вам поэтах, как Солоухин, Тихонов или члены «Кузницы»?»

Слушайте, Алекс, вы в один винегрет смешали людей совершенно разного масштаба. Тихонов первых трёх, скажем так, книг — ещё вполне себе. Хотя уже начиная к середине тридцатых там ничего не осталось. Ну, потому что бэкграунда никакого не было. Он знал географию, но не знал ни литературы, ни истории. К тому же, как показал Чуковский, его знание географии тоже было весьма поверхностно.

Солоухин не был поэтом, мне кажется, вовсе. У него было несколько хороших стихотворений, но по преимуществу он прозаик. И как многие прозаики, он начинал со стихов. Большая часть его стихов — это такая плохо зарифмованная проза, в основном стихи белые и верлибры. Ну, у него есть несколько сильных стихотворений — например, «Карельские [Северные] берёзы». Я потом, может, его вспомню и прочту. Неплохие были…

Хорошо вам, красивые, белые сёстры,

Белоствольными рощами тихо стоять,

Не под северным ветром, как лезвие, острым,

Не под северным жгучим морозом стонать.

«А вот мы такие карельские, мы северные берёзы, мы кривые такие».

Утешаться ли нам? Говорят, древесина,

Если мы попадём под пилу и топор,

Древесина у нас уникально красива,

За узором — узор, за узором — узор.

Ну, это четырёхстопным анапестом, такие Окуджавы «справедливые Вера, Надежда, Любовь»; попытка выразить довольно гнусную мысль о том, что «чем нам хуже, тем мы краше». В этом стихотворении, по крайней мере, был какой-то метафизический посыл и какая-то внутренняя боль: «Да, вот нас крутит наш мороз (читай — власть), но мы под ней вырастаем вот такими удивительно красивыми». Да рабскими вы вырастаете под ней! А всё хорошее, что у вас есть, — это от свободы, заложенной в вас Петром или заложенной в вас Богом (что ещё вернее). А от корявых этих ветров ничего лучше не делается. Поэтому Солоухин — это довольно посредственный поэт, хотя, по-моему, сильный прозаик. «Владимирские просёлки» или «Терновник» — прекрасные книги.

А что касается «Кузницы», то это вообще, так сказать, сообщество пролетарских поэтов, по-моему, никакой эстетической ценности не имевшее. Не помню, входил ли туда Кириллов, но Кириллов, получается, был из них наиболее одарённым человеком. А вообще я не верю в пролетарскую поэзию и поэзию по профессиональному признаку.

Вернёмся через три минуты.

НОВОСТИ

Д. Быков― Продолжаем разговор. Отвечаю я по-прежнему на форумные и вопросы из писем.

«Дмитрий Львович, как вы полагаете, имеет ли смысл спорить с отрицальщиками Холокоста и сталинских репрессий, расистами и национал-шовинистами, поклонниками понятий «геополитика», «англосаксы», «национальные интересы», сторонниками ужасного «жидомасонского заговора» и им подобными персонажами? Или их стоит игнорировать? Григорий».

Гриша, вот что вам хочется — то и имеет смысл. Хочется вам с ними спорить — спорьте. Тогда это имеет смысл для вас. Объективного смысла это не имеет, поскольку вы их не сможете разубедить. Таких людей могут разубедить три вещи. Первая — попадание ими в ад и понимание, что они были всю жизнь не правы. Вторая — чудо. Чудо бывает действительно, потому что оно, как мы знаем, способно убедить поверх любых этических аргументов. И третья — попадание в ГУЛАГ на личном опыте. Вот это вещи, которых я им пожелать не могу. Но, кстати, они и в ГУЛАГе иногда находят аргументы в его защиту и радостно говорят: «Да! Зато вот мы — карельские берёзы».