Транскрипции программы Один с сайта «Эхо Москвы». 2016 Июль-Декабрь

А тут в другом дело. Более горячей, более страстной книги, более жаркой любви к жене, чем в «Третьем дыхании», ну просто нет в русской литературе за последнее время! Потому что надо иметь мужество написать о любимом человеке в его полураспаде — и тогда становится ясно по контрасту, какой она была и через что они оба прошли. Это гораздо горячее и в каком-то смысле гораздо нежнее, чем, скажем, у Ханеке «Любовь», потому что Попов продолжает волшебно преобразовывать мир.

Я всё равно больше люблю его мифологические, сновидческие такие вещи, ну, такие как «Водная феерия», или такие как… ну, совсем сюрреалистические, «Орфей». Ну, вот такие. «Остров Рай» безумно мне нравится, «Иногда промелькнёт». Такие сновидческие тексты. Но ничего не поделаешь, «трогает жизнь», как говорил Обломов, и реальность просачивается. И это тоже жизнь.

В основном это тексты (я говорю сейчас прежде всего про «Плясать до смерти») продиктованы чувством вины. Он мучительно разбирается с собой, где он недосмотрел. Его пластическая точность, выразительность остаётся прежней, даже когда он пишет о том, как дочь чуть не умерла от родов, и как она тоже спивалась, и какие мужики там чередуются и меняются. Он описывает это с невероятной точностью своего писательского зрения.

А почему он не боится это сказать? Ну, наверное, потому, во-первых, что проза должна всегда расширять свои границы. А во-вторых, потому, что настоящая любовь глаз-то не отводит, понимаете, не отводит глаз ни от алкоголизма, ни от маразма. Он умеет увидеть и ужас жизни.

А потом в какой-то момент ему совершенно справедливо показалось, что смысл утрачен и что обуючивать, обрабатывать, улучшать жизнь больше незачем. Все стали находить наслаждение в худшем. Вот об этом, кстати, рассказ «Божья помощь», в котором он замечательно изображает вот этих новых озлобленных людей. Он там говорит, что в лагере, скажем, интеллигента, который переспал с несовершеннолетней, очень развратной, травили все, а ревнивый муж, который наехал на машине и сбил на остановке жену, любовника и ещё десять ни в чём невиновных людей, расценивался как герой. Вот этот выморочный страшный мир смещённых ценностей, победивших блатных ценностей.

Он описывает там блатных, которые приехали в итальянский сад, райский абсолютно, и им скучно там, противно, потому что там не играет шансон. Вот этот дикий лютый мир… Ну, в «Грибники ходят с ножами» он тоже описан. Этот мир он описывает мастерски. Это мир, утративший смысл, да. И в нём хрупкая интеллигентская… Он ещё золотой медалист, он такой очень повышенный культурности писатель, огромный запас прочитанного стоит за ним и огромный запас отсылок. Среди всего этого, среди всей этой дичи, конечно, он начал задыхаться в девяностые. И реакцией на этот мир, утративший совершенно смысли и ценности, стала его поздняя проза.

Я вообще думаю, что… Нет, Попов много раз повторял (он очень афористичный всегда в своих разговорах) любимую мысль Аксёнова… Кстати, это интересно — я именно у Попова, тоже казанского уроженца, начал читать Аксёнова, потому что Аксёнов же был под запретом. Я в армии служил и ходил иногда к Попову в гости в увольнение. Ну, я там письмо ему написал, он меня позвал.

И вот я помню, как он достаёт… Одни мы сидели, вся семья куда-то ушла. Он достаёт из каких-то задних-задних рядов книг на полке смертельно затрёпанного Аксёнова, сборник «Жаль, что нас не было с нами», протягивает мне рассказ «Победа» и говорит: «Прочтите. Вы сейчас поймёте, кто был первый писатель поколения». Такое сказать от писателя — такого хрен дождёшься. Я прочёл «Победу» — и у меня просто крышу сорвало! Я же у Аксёнова до этого читал только «Любовь к электричеству» в старой «Юности», ну и «В поисках жанра» в старом «Новом мире». А тут просто… Ну, это было гениально, понимаете, революция! И тогда же он мне дал страшно кастрированное, но всё-таки напечатанное в «Авроре» «Рандеву». Я говорю: «А кто же такая смердящая дама? Неужели советская власть?» Он говорит: «Нет-нет, это жизнь». И мне так это понравилось вообще! Очень сильный рассказ!

Вот Попов умеет ценить и любить чужое. Так вот, он часто повторяет аксёновскую фразу, что «писать надо, пока стоит», грубо говоря. Но у Попова тоже чудесным образом как-то литературный его темперамент (назовём это так) стоит до сих пор, потому что мне кажется, что вот сейчас он опять поверил, что мир можно победить словом. И последние его рассказы (ну, воспоминания замечательные в «Знамени» о том, как он летал кино снимать с молодым Бекмамбетовым), они опять продиктованы этим желанием увидеть в жизни какие-то радости, потому что так их совершенно не осталось.