Трансформация войны

Несмотря на то что античность не знала института государства, тем не менее она признавала разделение на «правительство», армию и народ. В культурно однородном эллинистическом мире война считалась делом первых двух, а не народа, и были установлены некоторые правила по поводу того, кто, что и с кем мог делать, при каких обстоятельствах и с какими целями. Однако разделение подобного типа неприменимо ни для республиканского Рима, ни для классического греческого полиса. В этом отношении перевод слова polis как «город-государство» может ввести в заблуждение. Известно, что polis был суверенным в том смысле, что не признавал власти над собой, при этом обладая и пользуясь правом войны. Тем не менее он не был государством, а такие слова, как arche[24] или koinon[25], не соответствуют современной идее «правительства» как института. Те, кто занимались повседневным управлением в республиканском Риме и греческом полисе, были не правителями, а чиновниками, избиравшимися ежегодно. Они руководили не государством, а, если прибегнуть к латинскому выражению, res publica — «союзом людей», «сферой публичного».

Помимо политических res publica включала в себя еще и религиозные, культурные и общественные дела. Боги, которым поклонялся гражданин, были богами города. То же относится к праздникам, отмечаемым им, и к календарю, по которому жил. Поэтому роль, которую играли такие политические образования в жизни индивида, во многих аспектах превосходила роль, играемую современным либеральным государством, и в этом отношении они приближались к современному тоталитарному государству. Тем не менее ни греческий полис, ни Римская республика не были юридически независимы; эта идея появилась впервые лишь в XVII в. В то время как в основе современного государства лежит территориальность, его греческий и римский аналог мог существовать даже без территориальной основы. И действительно, история многих греческих колоний начинается с того момента, как люди ступили на борт корабля. Важнейшие решения, касающиеся войны и мира, принимали не правители, а народ Рима, Афин или Спарты на различных собраниях, подчеркивая тем самым характер «политической» организации, представляющей собой объединение граждан. Данная система отражала более ранние, примитивные формы организации.

Проголосовав за войну, граждане собирались там, где проходил сбор ополчения. Магистрат, исполнявший в тот момент соответствующие обязанности, набирал себе войско из добровольцев или из тех, кто еще не прошел через полагающееся ему количество кампаний. Армии, как постоянной специализированной организации, отдельной от народа, не существовало; изначально слово populus могло означать и то и другое. Соответственно латинское слово exercitus и греческое stratos лучше всего могут быть переведены не как «армия», а как «скопление» или «воинство», равно как и библейское слово tsava означает «масса» или «скопление людей». Понятия «воинство» и «народ» были настолько тесно слиты друг с другом, что афиняне, оказавшись отрезанными на вражеской территории во время сицилийской экспедиции, могли подумывать об объявлении себя независимым полисом. А гражданам города-государства и в голову не могло прийти, что они сражаются за кого-то еще, кроме как за себя. Отсутствие представлений об абстрактных образованиях отражено и в языке, который использован в дошедших до нас источниках. В сочинениях античных авторов, от Геродота и Ксенофонта до Полибия, всегда именно «афиняне», или «лакедемоняне», а не «Афины» и «Спарта», как таковые объявляют войну, сражаются и заключают мир.

В заключение экскурса в историю необходимо упомянуть о многочисленных племенных обществах, распространенных до недавних пор по всему миру и даже в Европе игравших важную роль еще в Средневековье. Многие из них, от североамериканских сиу до амазонских джибаро, от восточноафриканских масаи до фиджи с острова Фиджи, были чрезвычайно воинственны. У некоторых, подобно диким охотникам за головами в Новой Гвинее, вся жизнь вращалась вокруг воинских деяний, поэтому, когда колонизаторы сделали невозможным продолжение этих подвигов, их культура приходила в упадок и, в конце концов, исчезла. Из того, что эти люди были воинственными, вовсе не следует, что они знали, что такое государство, и воевали от его имени. Напротив, племенные воины часто затруднялись понять, зачем человеку воевать ради кого-то, кроме себя, своей семьи, друзей или союзников. И эти различия не носили чисто академический характер. Когда племена воевали с людьми белой расы, обычно это происходило в результате взаимного непонимания, причем каждая сторона обвиняла другую в предательстве. Так, вождь какого-нибудь североамериканского индейского племени обещал властям американского штата не начинать войну и выкурить с ними трубку мира. Однако он считал, что члены его народа необязательно связаны этим договором. Но даже если бы он и хотел, чтобы они его выполняли, то вряд ли имел власть заставить их это делать.