Трансформация огня

ГОРОД МОЙ, БЕССНЕЖНАЯ ЗИМА

Р. Рождественскому

Он не входил в число столиц империй,
и лавры не растут — венца в наш герб
не ввить.
Чтоб быть единственным, не важно —
первым
или последним быть.
Мой город во вселенной знаменит
тем, что другим его не заменить.
…Здесь я увидел свет одной весной
в домишке возле крепостного вала
(точней, на Караванно-Крепостной),
здесь мать меня в ладонь поцеловала,
сказала: «Будешь мастером, сынок,
несовершенства мира обернутся
на руки эти
и падут у ног,
коснешься их и — красотой очнутся».

Здесь я гонялся взапуски с луной,
спал на речных камнях, нагретых солнцем,
я видел столько добрых валунов,
теснившихся, чтоб дать свободу соснам.
Нет в этом граде улочек кривых,
прямые, искренние марши улиц —
пожизненных моих дорог язык.
Стремительные, злые трассы улиц
прожектами какими обернулись,
какой свободой напрямик идти,
не ведая о кривизне пути!

Здесь родина мальчишеских обид,
здесь край несбывшихся на счастье снов.
Без этих идиллических основ
вселенная моя не устоит.
…Я знал — прошли эпохи неудач,
свет успокоился. Я верил в это.
Принес из-за горы веселый грач
в ущелье Чу восьмое чудо цвета.
Вы видели, в горах цветет урюк?
Он плыл по склонам розово, красиво.
А был январь. И ветер так угрюм,
что доброта твоя, урюк, бессильна.
Опавший цвет весны
уносят реки,
морозы землю розовым
покрыли,
грача того настигли
в человеке
и тащут за изломанные крылья.

Стараюсь вспомнить материнский жест
(все было так иль только показалось?).
Сказали — в мире нет несовершенств;
другие мастера его касались.

В шубейке черной, коротыш мой славный,
ладошкоалый мой, гусенколапый,
снежинки собирает, как подснежники,
в букет снежка их сплачивает бережно.

В моей вселенной славны эти горы,
мгновенья счастья, слепленные в годы,
И этот человечек знаменит
тем, что никем его не заменить.

НОЧНОЙ ЭКСПРЕСС Сравнения

Сверкает рельс
полоской, как порез,
и по нему, как судорога,
тайно,
обрывком черной ленты телетайпа
проносится горбатый мой экспресс.
И поперечно — речки,
словно шпалы,
громадной шпалой —
ширина Яика,
мосты считая, мой курьерский
шпарит,
на стыках тараторя, как заика.
Комком ревущим застревая
в глотках
ночных туннелей,
вырываясь — вот как!
Летит по склону черный,
как слеза
из глаза закопченного туннеля.
Глаза твои прощают,
прокляня!
Мелькает полустанок
старовера,
И машет мне с веревки
простыня,
словно
платок
нормального размера.

СЕВЕР