Трансформация огня

Овал:
— Там сидит старик бездумный,
молчаливый, значит мудрый,
умный, словно дым бездымный,
в доме собственном бездомный.

Там в сердцах уснувших фарсов[11]
акты медленных трагедий,
в памяти бессмертных старцев —
не взлетевшие ракеты,
электрон средневековья
и урановые копи,
и поломанные копья,
и расседланные кони.

Там жара в разгаре лета,
там сияет ночь, как день,
там раскинули тенета,
те подумали, что тень.

Прошлое там — настояще,
там счастливое известье
к ним дойдет сквозь расстоянья
постаревшей, страшной вестью.

Там собака длинногорло
воет в небо одичало,
утомительное горе
заливают черным чаем…

Угол:
— А там?..
— Там дикий бой,
Там время не течет!
Там
знают всех врагов наперечет!
Там
зажимают раны, словно рты!
Там будет жив другой, если не ты!..
Атам…[12]

К р у г:
— Я увезу тебя в город такой,
Где человек обретает покой.
Бьются в печах не огни,
но костры.
Каждая женщина
ближе сестры.
Там человек тебе нужен, как друг,
друг — как любимый,
небо — как воздух,
круглыми сутками — круглые звезды.
Мир, как объятье — круг.
Дай мне руку и я тебе дам.
— «Где этот город?
— Там!
Там,
Там…»

ЛИВЕНЬ В НЬЮ-ЙОРКЕ

Душно. Люди. Июль.
Дождь вцепился в бетон;
Припаял свои желтые струи к стеклу.
Город молча бредет.
По колена — Гудзон,
Город рот утирает,
Прислонившись к углу.
Я смотрю ему в зубы,
Как смотрят коню.
Это желтые струи грызут мои окна.
Поброжу. Выхожу.
Дождь на парк-авеню.
Я твой гость.
Ты намок.
И я тоже намокну.
Душно. Дождь.
Я бреду по колена,
Мне на руки просится мутный ручей.
Ему так одиноко, степному,
Средь каменных зданий.
Америка!
Это ты затерялась крохотным пламенем
Под ногами теней!
— Ты чей?
Я молчу, пробираясь
Между задами автомобильных трупов.
Желтый день. Ливень. Сель.
Я стою наконец под навесом
У входа в отель.
С визгом женским машины,
Машины взлетают из желтой гущи,
Вылетают н а сушь.
И отряхиваются, как гуси.
Расселина между домами
Ветрами полна.
Вихри воды по лицу
Сапогами колотят.
Голубая машина
Барахтается, как волна.
Голубая волна океана.
В желтом болоте.

АЗ ТЭ ОБИЧАМ