Трактаты и лекции первой половины 1920-х годов

Но, к сожалению, дело обстоит не так, такое рассуждение только будет измерением собственного обстоятельств<а>. Возможно, что наше рассуждение и <наше> существование будет одним из процессов взаимных реакций, и все от этого результаты и выводы будут в ряду бесконечных процессов в мировом пространстве, простых слепых тяготений, не имеющих в своем действии не только последовательных, логически развиваемых движений и знаний, но и непредвидимое действие или результат от взаимного соединения. Возможно, что возникновение солнца или температуры огня и произошло от нарушения покоя одних «нечто» другими. Здесь возможно предположить насильственный акт, который человек посчитал моментом катастрофическим, но так как в природе признано абсолютное существование никогда не исчеза<ющ>его вещества или энергии, то та или иная взаимная реакция не будет катастрофической, так как нет той температуры, которая сожгла бы или заморозила это «нечто», или вещество.

Последнее мое раз-суждение завело бы меня ко многим <другим> вопросам и ответам, и высказанная мною мысль в данный момент сводится к тому же <рассуждению о> существовани<и> света. Я хочу указать только на то, что возможно ли оправдать труд изобретения такой лампы или ключа, котор<ый> раскрыл <бы> нам подлинное причин и истин. И второе — <хочу> указать, какую роль во всех явлениях играет свет вообще и свет знания <в частности>. Таким образом, я подошел к нескольким живописным решениям проблемы света, пленеризма, или пуантилизма, и кубизма, а также технического практического искусства, указал три или четыре призмы, в которых свет принимал новые реальные формы и значения. Также упомянул и о Супрематизме, <отметив,> что через его призму существующие реальности света вообще, или света знания, <не проходят, они> не существуют вовсе. Его призма не преломляет мир явлений ни внутри меня лежащ<ий>, ни вне <меня>; <Супрематизмом> не преломляются ни духовные, ни практические явления. Из его абсолютной философии вытекает, что нет ни во мне, ни вне меня вещей, что мир как представление еще не представляет вещи, что и воля моя их не может создать, так <как> нет того, что можно было бы познать и из чего построить познавательные аппараты.

II.

Живописная наука работала над выявлением через свет в одном случае формы, в другом — света, в третьем — цвета, в четвертом — конструкции. Из предыдущего рассуждения о свете возможно построить график, который укажет, что движение света как цвета происходит в центрах построенных человеческих культур, что каждая культура есть не что иное, как призма, в которой преломляется познаваемая подлинность. Но все несчастье в том, что каждый построенный аппарат культуры преломляет одно и то же {вещество} во всех цветах радуги, а сам не выявляется в своем конечном. Существует культурная линия, на таковой линии образуется целый ряд пунктов, в которых происходит скопление энергии, направленной в ту или иную сторону возникших обстоятельств и потребностей. Отсюда приходит мысль, действительно ли созда<нн>ая форма или конструкция вещей в данном обстоятельстве есть подлинная потребность, принадлежащая человеку, или же все созданные вещи есть простая случайность, результат тех обстоятельств, в которые попал человек; ведь все созданные вещи практического значения вовсе не доказуют, что они моя необходимость, что они принадлежат моему существу.

Таким образом, вся культура конструкций на линии человеческого движения может представить собой только целый ряд результатов движения и брошенных орудий <, возникших и созданных> во имя <достижения> этой вещи, которая принадлежала бы человеческому существу.

Борьба за выявление таковой подлинности и продолжается в одном случае; борьба <во> втором случае выражается в усилии приближения к моему сознанию явлений, т. е. <стремлении> поближе поставить данное к анализу осознания. Вся попытка производилась над этим приближением, выявлением; <живописцы> в живописной работе вначале <стремились> выявить форму вне света, потом в цвете, дальше опять в свете, еще дальше приступили к выявлению только элементов одного света, одного цвета, для чего создались особые даже дисциплины по выявлениям. Здесь современность как бы усомнилась в том, что свет или цвет как бы не выявлен в природе, что его бытие недостаточно развито; мало того, <посчитала, что> их нужно культивировать.

Во многих случаях выявление цвета выражалось в интенсивности, и <многие> полагали, что в этом и есть разрешение всей проблемы дисциплин живописной науки в цвете или свете. Отсюда надо вывести вывод, что такое выявление не было осознано в том смысле, что, собственно, выявляется — цвет или мое сознание, что, собственно, приближается — мое сознание к цвету или цвет к моему сознанию

Ведь цвет, надо полагать, в своем существе неизменен, и только образовавшееся обстоятельство времени в моем сознании меняет интенсивность неизменного, с моей точки зрения, цвета. Следовательно, культивирование той или иной интенсивности не представляется возможным.