Остается идти в ближайший французский порт, — заговорил он. — По французской декларации о нейтралитете воюющие могут стоять в их портах неограниченный срок, а также при содействии местных заводов производить всякие починки, кроме исправления и усиления вооружения…
Да ведь это — у черта на рогах! Это — Сайгон! — недоумевали окружающие… — С углем-то как же?
Что ж уголь? А коммерческие пароходы на что? Любой остановим и перегрузим уголь к себе. Оставим ему только до ближайшего порта. Правительство заплатит и за задержку, и за всякие протори и убытки. Еще спасибо скажут, что дали случай содрать… А нам теперь главное — след замести. Японцам и в голову не придет, куда мы хватили!.. Починимся — разговор другой. Притом — все же союзники… Может быть, в какой-нибудь необитаемой бухте и пушки недостающие можно будет заполучить…
Ну, это уж вы размечтались! — прервал его командир, вдруг утративший свой наружно невозмутимый вид и даже как будто развеселившийся. — Но это идея! Идем в Сайгон! Насчет угля — сейчас прикинем!..
Прикинули…
Командир решил, что если не накроют ни сегодня, ни завтра, то южнее параллели Шанхая встреча с неприятелем явится почти невероятной, а потому вопрос о необходимости держать пары во всех котлах отпадает сам собою. Разве в Формозском проливе?.. — да и то сомнительно, а потому при дальнейшем плавании можно будет прекратить пары не только в 14, а даже в 16 котлах и идти под восемью.
Однако даже и при таком скаредном расчете угля не хватало до Сайгона миль на 500, а если принять во внимание возможность свежего ветра в лоб — то еще хуже… Вся надежда была на встречи с коммерческими судами. Что касается свежей погоды, о ней, словно по уговору, умалчивали. Август нов. ст. в Китайском море — пренеприятный месяц в смысле тайфунов. Хуже его только один сентябрь. Ну, а в случае тайфуна, с нашей дырой в боку…
Пока судили и рядили, в 9 ч. утра увидели на горизонте, к северу, корабль, явно нас нагонявший. Поначалу дали полный ход и пустились наутек. Нагоняет. Шибко нагоняет. Кто такой — с носу не разберешь… Вдруг (верно нас увидел) круто бросился в сторону, к востоку. Как повернулся лагом — сразу же признали — «Новик». Другой такой посудины в Тихом океане не было. Начали делать ему отдаленные сигналы — и смотреть не хочет. Несомненно, принял за японца. Послали к нему «Грозовой», неотступно следовавший за нами, разъяснить недоразумение, спросить: что и как?
Пока «Грозовой» гонялся за «Новиком», мы, в ожидании его возвращения, держались почти на месте, работая малым ходом.
За это же время отдали последний долг погибшим в бою. Все восемь были уложены в ряд между кормовыми 6-дюймовками. Зашитые в белую парусину, с подвязанным в ногах грузом, все выглядели одинаково. Только мичман Кондратьев отличался от других положенной ему на грудь саблей и треуголкой. Короткая заупокойная служба при полном сборе всего экипажа; затем командир, офицеры и старшие из нижних чинов подняли их на руки; десантная полурота взяла «на караул»; зарокотали барабаны; печальная процессия тронулась на ют, и отсюда один за другим, медленно скользя за борт по наклонной доске, исчезли в прозрачной зеленоватой глубине бывшие наши боевые товарищи…
Не могу не помянуть добрым словом нашего судового священника. Он так хорошо, так задушевно, совсем не мрачно, а тепло и умиленно совершал службу, словно не похороны, не смерть — а радость воскресения… с такой верой, с такой любовью, склонившись над бортом и давая последнее благословение, произносил «Приими, Господи, раба Твоего, во брани убиенного…»
Не знаю, положены ли такие слова по чину погребения, но они были так к месту…
Я внимательно наблюдал за командой, стараясь подметить её настроение, так как (откровенно признаюсь) побаивался, не произведет ли церемония угнетающего впечатления. «Они» не любят похорон в море. Сколько раз за время долгих плаваний приходилось слышать просьбы тяжелых больных, чтобы доктора «помогли до России», а уж если нельзя, так хоть до ближнего порта, чтобы «хоть на чужой стороне, а все — могилка»…
Многие были растроганы, но не расстроены, не угнетены… Конечно, немалую роль тут играла привычка, приобретенная в Порт-Артуре, но все же, я думаю, главная заслуга была нашего иеромонаха.
Пользуясь штилем и полным отсутствием каких-либо подозрительных дымков по горизонту, остановили машины и послали опытных водолазов обследовать нашу пробоину, в смутной надежде — не удастся ли заделать ее снаружи, так как подкрепление изнутри, по-видимому, было недостаточным. По выяснении истинных размеров повреждения эту надежду пришлось оставить. Оказалось, что не только нельзя прикрыть пробоину деревянным, обшитым подушками, щитом, притянутым к борту болтами на задрайках (для этого она была слишком велика), но даже и пластыря подвести невозможно, так как пробоина задней своей частью приходилась над кронштейном правого гребного винта. На ходу, лопни какой-нибудь конец (веревка), удерживающий пластырь на месте, сдвинься он хоть немного (а за это никогда нельзя поручиться), — и наши винты были бы запутаны…