Трагедия русского офицерства

Следует иметь в виду, что большевистскими указами офицеры были лишены всех видов пенсий (в т.ч. и эмеритальных, т.е. состоявших из отчислений от жалованья в период службы) и, таким образом, те из них, кто не имел гражданской профессии (т.е. все кадровые офицеры), - всяких средств к существованию. В этих условиях, особенно учитывая, что квартиры и дома многих из них были либо разграблены, либо реквизированы большевиками, офицерском и их семьям часто приходилось не только искать средства к пропитанию, но и ютиться по углам. Чтобы прокормить семью, офицерам приходилось устраиваться работать грузчиками, чернорабочими, торговать гуталином и спичками, продавать домашние вещи и т.д. Типичной для офицера этого времени является история полковника Н.Н.Стогова: "Октябрьская революция застала его на фронте. Дивизия распалась, с него сорвали погоны. Только случайно он не сделался жертвой солдатского самосуда. Дома, в провинции, опасно было высунуть нос на улицу, того и гляди, прикончили бы как калединского агента незаметно для себя он перешел на нелегальное положение, отрастил, чтобы не быть узнанным, бороду, оделся Бог весть во что..."{214}. М.А.Нестерович, везшая переодетых офицеров в Оренбург, рассказывала: "В Пензе наши офицеры отправились с матросами на базар, будто за водкой, а на самом деле - искать офицеров, чтобы спасти. Нелюбовский подлинно смахивал на большевика и дурачил матросов, почтительно слушавшихся его. Он привел с собой босого офицера, оказавшегося поручиком Трофимовым, бежавшим из Ташкента, - совсем полусумасшедшего вида....В одном из купе лежал какой-то босяк. Я почувствовала, что это тоже офицер и тотчас успокоила его - свои, дескать. Действительно мнимый солдат рассказал, что дрался под Ташкентом и что избитого и голого его взяла с собой партия дезертиров. Рассказывая, он не выдержал - расплакался"{215}. Астрахань перешла в руки большевиков 24 января 1918 г. после кровавой расправы с офицерством и буржуазией{216}. Войсковой атаман ген. Бирюков арестован и вскоре расстрелян в Саратове{217}. В Астраханской тюрьме с весны до осени 1918 г. находилось свыше 100 офицеров{218}.

Как единодушно свидетельствуют все очевидцы, в настроениях офицерства, оказавшегося под властью большевиков, преобладали пассивность и апатия. В то же время существовало почти всеобщее убеждение, что большевистский режим не может продержаться долго и падет либо сам собою, либо кем-то будет свергнут. Поэтому враждебно-настороженное ожидание чаще всего не выливалось в стремление немедленно начать борьбу. В Москве при объявлении регистрации (14.08.1918 г.) в манеж Алексеевского училища в Лефортово явилось свыше 17 тыс. офицеров{219}, которые тут же арестовывались, и многие из них нашли свой конец в тире соседнего Астраханского гренадерского полка{220}. Вот как описывает эту регистрацию один из офицеров: "На необъятном поле была громадная толпа. Очередь в восемь рядов тянулась за версту. Люди теснились к воротам училища как бараны на заклание. Спорили из-за мест. Досадно было смотреть на сборище этих трусов. Они-то и попали в Гулаги и на Лубянку. Пусть не жалуются....Офицеров объявили вне закона. Многие уехали на юг. Знакомые стали нас бояться"{221}. В Москве было посажено в тюрьмы 15 тыс. офицеров, причем 10 тыс. из них сидели еще к январю 1919 г.{222}. "Все жившие в Петербурге в первую половину 1918 года, должны помнить, что в те дни пред-ставляла собой обывательская масса....полная апатия, забитость и во многих случаях просто трусость невольно бросались в глаза. Множество молодых, здоровых офицеров, торгуя газетами и служа в новых кафе и ресторанах, не верило в долговечность большевиков, еще меньше верило в успех восстания и возлагало все свои надежды на занятие Петербурга...немцами"{223}. В Самаре к началу 1918 г. было около 5 тыс. офицеров, но в организацию из них входило очень мало{224}.