Трагедии

Основные источники легенды о Люцифере приводит сам Вондел в "Обращении ко всем друзьям искусства и сценического действа", предваряющем текст драмы. В действительности число источников неизмеримо больше, и часть из них в настоящее время уже не может быть прослежена. Вондел указывает на трагедию Гуго Греция "Страдающий Христос", но при этом без видимой логики обходит его же "Адама изгнанного"; между тем достаточно сравнить вступительный монолог Сатаны в этой драив (см. с. 335 наст, изд.) со всом происходящим на сцене у Воадела — как в "Люцифере", так и в "Адаме в изгнании", чтобы убедиться в преемственности. Несомненно также то, что на Вондела оказали влияние поэмы "Неделя, или Сотворение мира" (1578) и "Вторая неделя" (1584-1590) французского поэта Гийома дю Бартаса (1544-1590). "Сочинения г-на дю Бартаса в переводе Захариаса Хейнса" вышли в 1621 г. в нидерландском переводе уже четвертым изданием, — по поводу этой книги имеется сонет Вондела (1622), а также подпись под изображение Хейнса. Сам Захериас Хейнс был на 27 лет старше Вондела и принадлежал к "старшему поколению" поэтов нидерландского "Золотого века", которое до истинного расцвета национальной литературы не дожило. На драмы Вондела повлияли многие теологические источники, частью восходящие к древней апокрифической литературе; к примеру, произведения Оригена, изданные в 1536 г. в Базеле Эразмом Роттердамским (об Оригене см. подробнее в примечаниях на с. 528 наст, изд.); возможно, что ому был известен и какой-то пересказ апокрифа "Книга Еноха", полный текст которого был обнаружен лишь в конце XIX в.; Вондел местами цитирует этот апокриф почти дословно. Можно предположить, что Вондел пользовался каким-то греческим источником; он знал греческий язык и переводил греческих классиков, а также изучал труды "восточных" отцов церкви, писавших по-гречески (в отличие от "западных", писавших на латыни), что для Нидерландов было относительной редкостью.

По Вонделу, причина отпадения Люцифера от Небес — нежелание признать Человека вторым после Бога в Небесах, — ибо вторым в Небесах Люцифер считал самого себя. Здесь Вондел неожиданно использует концепцию, принятую в исламе, традицию, объясняющую низвержение Иблиса (т. е. опять-таки Люцифера) с Небес наказанием за его нежелание поклониться новосотворенному существу — Адаму; кстати, традиция эта служит доказательством того, что христианский миф о низвержении Люцифера ко времени создания Корана полностью сформировался. Истинная причина водворения на Небеса человека, предвещанного устами Гавриила в I же действии драмы — т. е. грядущее явление Христа в человеческой плоти, воскресение и вознесение — эта причина у Вондела остается непонятной для Люцифера; Гавриил облекает свои слова в I и II действиях в смутную форму пророчеств, понятных зрителю и туманных не только для Люцифера, но и для всех Ангелов на сцене, которые, по Вонделу, лишены и всеведения, и бессмертия. Кажется, непонятной причина "воцарения Человека" остается и для самого Гавриила — во всяком случае, между "верными" и "неверными" Ангелами разница лишь в том, что "неверные" считают возможным обсуждать данный свыше приказ, а "верные" — повинуются, не пытаясь вникнуть в смысл. Здесь — несомненный выпад против Реформации, и — как можно истолковать, если не вникать в частности несколько путаной космогонии Вондела, — довод в защиту Рима и католической церкви, "в лоне" которой Вондел к моменту создания "Люцифера" пребывал уже около пятнадцати лет. Поэтому толкование образа Люцифера как аллюзию к личности статхаудера (нем. штатгальтера) Вильгельма Оранского Молчаливого, которого придерживались русские исследователи творчества Вондела в XIX в., среди них А. И. Кирпичников, не обосновано, ибо предполагало бы сочувствие Вондела к Люциферу и "люциферистам", — если же нечто подобное у Вондела и есть, то это только жалость и "моление за душу врага", подобное тому, какое воссылает Рафаил в конце IV действия. Правда, мотив "сочувствия к люциферистам" сильно подчеркнут в немецком переводе "Люцифера", появившемся в 1869 г. и шедшем на сцене: надо думать, что исследователи этот перевод знали лучше, чем оригинал. Толкование Люцифера как намек на Оливера Кромвеля обосновано еще слабее: хотя известна ненависть Вондела к нему (ср. стихотворение "Протектор Вервольф"), но в момент опубликования "Люцифера" Кромвель был еще жив, и окончательную его судьбу никто с уверенностью предсказать не взялся бы. Несколько обоснованнее точка зрения, что образ Люцифера — намек на статхаудера Маурица Оранского, но еще вероятнее предположить прямую аллюзию к личности Мартина Лютера, вождя и основателя Реформации, — может быть, именно сходное звучание имен "Лютер" и "Люцифер" повлияло на выбор имени для главного падшего Ангела: по различным версиям, он мог бы носить имя Самаил, Шемихазай, Сатанаил и др. Имя "Люцифер" взято Вонделом из "Вульгаты" (латинского перевода Библии, где оно служит эквивалентом "Утренней звезды", или, по-русски, Денницы); им же воспользуется в "Потерянном рае" Джон Мильтон.